За далекой чертой

Осторожно беру малыша и сажаю в автокресло. Сегодня мы поедем к дедуле. Ба пока не может его навещать, и я пообещала, что буду приезжать к деду при любой возможности. Бен сейчас в магазине, закупается продуктами на неделю, а Броуди сегодня куда спокойнее обычного. Самый что ни на есть подходящий момент для того, чтобы осуществить первую одиночную вылазку с малышом. Внутри все трепещет от волнения, но я ведь способная, самостоятельная женщина! Я справлюсь. Во всяком случае, мне так кажется. Другие же как-то справляются.

На то, чтобы собрать все необходимое, устроить Броуди в кресле и установить кресло в машине, у меня уходит целых полчаса. Под конец младенец уже начинает кривиться, готовясь к оглушительному концерту: он снова проголодался. Это мне кара за медлительность. Теперь придется повторить весь процесс по новой: покормить, сменить подгузник, подождать, пока малыш срыгнет, уложить его спать – и в итоге я выберусь из дома только к обеду, если вообще выберусь. А ведь дедушка лучше всего чувствует себя по утрам. К тому же я дала обещание бабуле. Так что решаю, что Броуди подождет минут десять, а я пока как раз доберусь до дома престарелых. Завожу машину.

Всю дорогу сынишка кричит, и от этого крика у меня по спине бегают мурашки, пальцы зудят, а голова идет кругом. Дело даже не в громкости воплей, а в каких-то особых нотках. Стараюсь не обращать внимания, переключаю радиостанции, пока не нахожу музыку поспокойнее, прибавляю громкость, чтобы и он ее услышал поверх собственного плача. Но Броуди все равно. Он хочет одного: кричать.

К дому престарелых я подъезжаю вся в поту: рубашка для кормящих мам промокла насквозь, как и штаны для йоги. Детский рев стал невыносимым. Нужно что-то делать. Я сворачиваю на парковку и начинаю кормить Броуди прямо в машине, не выключая двигателя. Сын мгновенно успокаивается, а я с облегчением выдыхаю. Волна прохладного воздуха из кондиционера омывает мое разгоряченное тело.

Быстро меняю подгузник, кладу сыночка на плечо, чтобы он побыстрее срыгнул, а потом пытаюсь устроить его в коляске. По идее, это занимает пару минут, но не в моем случае: одной рукой действовать неудобно, да и не привыкла я еще к этому чуду техники. С трудом вытаскиваю коляску из багажника, палец застревает между деталями, и на коже выступает капелька крови. От боли роняю коляску на землю – уж не знаю, успела ли она перевернуться в полете, не сломалась ли. У нее миллион креплений, которые кажутся рычажками, пока не нажмешь на них и не поймешь, что ошибся.

Продавец показал мне, как пользоваться коляской, когда я ее покупала, и с виду все было просто: нажимаешь на кнопку – и вуаля, перед тобой сказочное изобретение с кучей примочек, которые так необходимы новоиспеченной мамочке. Но сейчас передо мной груда металла и ткани, и все детальки на вид одинаковые. Наконец я все же нахожу волшебную кнопку, коляска раздвигается, принимая нужную форму, но успевает прищемить мне кожу на бедре. Я вскрикиваю от неожиданности. Мой возглас пугает Броуди, и он начинает рыдать у меня на груди. Неуклюже скачу по парковке, стараясь сдержать поток нецензурной брани – не хотелось бы, чтобы мой сын познакомился с ней всего через неделю после рождения.

Когда я наконец вкатываю коляску с Броуди в автоматические двери, мне хочется плакать от облегчения. Кажется, я только что достигла предела человеческих возможностей. Где моя медаль?

Вскоре я все же беру себя в руки, иду в регистратуру, а потом и к дедуле. Он сидит в саду, неподалеку от раздвижных дверей. Сад здесь чудесный, небольшой и уютный, обсаженный розами разных цветов. Тут летают стрекозы, мирно гудят пчелы, прохаживаются туда-сюда по кирпичным дорожкам пациенты. Некоторые из обитателей дома престарелых сидят в инвалидных креслах, кто-то дремлет на стульях и скамейках в теньке.

Дедуля смотрит вдаль. Заметив меня, он широко улыбается – значит, узнал! Это добрый знак.

– Привет-привет, Миа-Му, – говорит он и целует меня в щеку, когда я наклоняюсь, чтобы его обнять.

– Привет, дедуль! Я привезла Броуди с тобой познакомиться.

Он заглядывает в коляску, притрагивается кончиком пальца к подбородку младенца.

– Поглядите-ка на него! Каков красавец!

– Как ты себя чувствуешь, дедуль?

Он пожимает плечами.

– Да как тебе сказать. Скучаю по бабуле, по всем вам. Не нравится мне тут, понимаешь. Но такова жизнь, верно?

Сажусь на скамеечку рядом с дедом, обнимаю его худенькую фигурку. Как же он изменился! Я помню его широкоплечим и сильным. В детстве мне казалось, что он может сделать, построить и починить все на свете, что он непобедим. А теперь весь съежился и поник. Больно видеть его несчастным.

– Мне очень жаль, дедуль.

– Знаю, милая, знаю. Ты не виновата. Но я очень скучаю по просторам, по бушу. Скучаю по фермерству и садоводству, по общению с близкими, по работе. Старость – невеселая пора, моя милая. Не рекомендую.

– Я и не знала, что ты был фермером, – замечаю я.

Дедушка отмахивается от моих слов быстрым движением запястья.

– Давненько это было.

– Ты жил на ферме в Англии?