За давностью лет

— А рядом с этим «увеселением» соседствует гнуснейшее унижение человеческого достоинства, которому подвергся «отец русской поэзии» Василий Тредиаковский, — заметил Максим Иванович. — Знаете эту историю?

— Это вы имеете в виду избиение Тредиаковского, о чем он подал рапорт-жалобу в Академию наук? Могу рассказать... — обрадованно сказал Шапошников.

— Не надо! — сверкнула глазами Лариса. — Вот будет твой черед...

— У меня есть этот материал! — сказала девушка с бантом.

— Давай, Светлана, излагай! — кивнула «капитан».

— Устройством праздника распоряжался кабинет-министр Артемий Петрович Волынский. — стала рассказывать Светлана. — Стихотворное приветствие новобрачным решено было поручить написать Тредиаковскому. За ним был послан кадет Криницын, который насмерть перепугал поэта, сообщив, что его вызывают к императрице. Когда же оказалось, что ехать надо в ледяной дом, где шла подготовка к маскараду, Тредиаковский обругал кадета за «дезинформацию». Тот по приезде пожаловался Волынскому, и князь недолго раздумывая, привожу слова Тредиаковского, «начал меня бить перед всеми столь немилостиво по обеим щекам и притом всячески бранил, что правое мое ухо оглушил, а левый глаз подбил...». На следующий день Тредиаковский отправился пожаловаться Бирону, но в его приемной снова столкнулся с Волынским, который велел схватить поэта, а затем, опять цитирую: «велел с меня снять шпагу с великою яростию и всего оборвать и положить и бил палкою по голой спине столь жестоко и немилостиво, что, как мне сказывали уже после, дано мне с 70 ударов...»

— И никто за него не заступился? — воскликнул Василий.

— Никто и не подумал вмешиваться, — ответила Лариса, — это было естественным, что сильный издевается над слабым.

— Однако вскоре сам Волынский предстал перед судом: за взяточничество и воровство ему отрубили руку и голову, — не преминул заметить Шапошников.

— Это только подтверждало общее правило. Ведь основная «вина» Волынского была в том, что он посмел вступить в конфликт со всесильным Бироном, — не растерялась Лариса.

— Суть дела была не только в личном конфликте высокородного князя с фаворитом, — вмешался Максим Иванович. — Императрица и ее приближенные всячески пытались скрыть истинную причину расправы над человеком, занимавшим одну из самых высоких государственных должностей: незадолго до этого Волынский был назначен кабинет-министром. Человек энергичный и деятельный, он объединил вокруг себя вельмож русского происхождения и открыто выступил против засилья иностранцев при дворе, в частности против Остермана, а затем и против самого Бирона. Подготовленную им записку «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» Волынский передал императрице. Та, однако, холодно встретила его советы. Бирон, почувствовав смертельную угрозу своему могуществу, сфабриковал дело, обвиняя Волынского во взятках. Под пытками тот признался и был казнен. Прошу прощения, Лариса, что увел разговор несколько в сторону. Конечно, Волынский, несмотря на прогрессивность суждений, был человеком своего времени. Он так беспощадно расправился с Тредиаковским только за то, что тот когда-то написал в его адрес шутливую песенку.

— А интересно, как Академия наук среагировала на жалобу поэта? — спросил Василий.

— Никак, — покачала головой Лариса. — Тем более что академиками тоже были в основном иностранцы, большей частью немцы, с презрением относившиеся к русским. Они и историю России пытались переиначить по-своему. Например, некий Байер первым стал доказывать, что Русью управляли варяги — Рюрик с братьями. Во времена Елизаветы попытку создать российскую историю сделал немец Шлёцер...

— Вы знаете, что написал Ломоносов, разбирая ошибочные концепции Шлёцера? — вновь перебил ее Макеям Иванович. — «...Каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная к ним скотина».

— Вот припечатал! — восхитился Василий.

— По-моему, мы несколько отдалились от темы доклада, — укоризненно заметил председательствующий.