– Ты слышишь? – настороженно прошептала Иванка, положив лапу на локоть Лыя. Леший, боясь разрушить Песнь, кивнул.
Он слышал. Тихие хрустальные слова, что лились по лесу, – едва различимые, но совсем настоящие, они взывали к самой душе – к Свету:
Ветер затих, и песнь умолкла – в Йолке воцарился скрипучий мороз; мир, пробуждённый Словом, замер вновь, и сквозь сизый туман светили жёлто-зелёные огни, отражаясь от заледенелой коры и теремов могучих высовитов.
– Ты слышал? – Иванка обернулась к Лыю: гаркун, не в силах вымолвить и слова, кивнул, удивлённо смотря на лешую. – Сам Лес проводил в Иное свою дочь… – Иванка смахнула навернувшиеся слёзы. – Нельзя плакать – Марья обрела свободу, – всхлипнула. – Что же со Светозаром? – Иванка вновь подняла взор на Лыя.
– Раз Лес спел только о Марье, наш друг в Свету. – Лый положил лапу на плечо Иванке, и лешая кивнула. – Светозара ведёт Лес и его Песнь. Как и нас.
– Да, – согласилась гаркунка. – У меня скоро урок с Дрефом и йарями, я расскажу им о случившемся, – растерянно проговорила.
– Думаю, они тоже слышали Песнь, – печально улыбнулся Лый и убрал руку с плеча Иванки. – Но рассказать стоит – вспомнить добрым Словом дочь Леса, которая спасла Светозара.
– Ты думаешь, она спасла его? – спросила с надеждой Иванка.
– А ты разве не чувствуешь? – удивился Лый. – Разве не ведаешь, зачем Лес спел нам о Марье?
– Ведаю, – кивнула Иванка и робко улыбнулась.
– Тогда иди на урок, йарь! – подмигнул Лый. – А Светозара мы ещё увидим. Теперь я в этом не сомневаюсь.
Мороз сковал обнесённую стеной Волыньку холодом, и даже в обычно оживлённом Зайцевском порту, который протянулся от озера до теперь уже городской стены, было не людно. Редкие покупатели, переминаясь от холода с ноги на ногу, молчаливо выбирали товар и спешили домой – в тепло; многие палатки и вовсе были закрыты.
Тщедушный рыбак, укутанный в тулуп, хмуро окинув взглядом полупустой рынок, спустился к пирсам и, сойдя на лёд, пошёл по озеру. В руках у сварогина были снасти: холод разогнал по домам всех, поэтому весь улов достанется ему.
Дойдя до затянувшейся льдом проруби и выбрав место для лунки, рыбак огляделся: серый зимний день застыл в безмолвии, как и корабли у оставшихся позади причалов; тёмный лес, обступивший озеро, хмуро взирал на нарушившего тишину сына Сварога.
Поёжившись, рыбак разложил снасти и принялся за дело. Когда лунка была готова и среди укрытого снегом белого льда темнело пятно воды, сварогин, нашептав согревающих Слов, взял удильник и, опустившись на прихваченный с собой деревянный короб, замер над прорубью.
Сидеть было тяжело – студёный мороз пробирал до костей, и даже согревающие Слова не спасали. Рыба не клевала – неужели от такого холода ушла в глубокие воды, разочарованно думал рыбак. Но вдруг кивок у удочки опустился, рыболов, обрадовавшись, подсёк, но крючок сильнее потащили вниз. Решив, что рыба попалась знатная, сварогин потянул удочку на себя, но рыба не поддавалась: чем сильнее тянул снасть человек, тем пуще нечто тянуло крючок.
Сварогин вскочил с короба и, едва не упав, выпустил удочку из рук – снасть тут же скрылась в проруби.
– Отец Сварог, – прошептал муж, хмуро смотря на прорубь: подходить к чёрной воде было страшно, но неясное любопытство манило.
Вздохнув, рыбак шагнул ближе и с опаской заглянул в воду. Сварогин не увидел своего отражения в тёмной воде, которая всё больше наливалась чернотой. Вода в лунке волновалась, и вдруг резкий толчок из-под льда разбежался по нему трещинами. Сварогин вздрогнул, но взгляда отвести не мог – ему почудилось, будто в толще воды он видит серый безглазый лик. Лик беззубо улыбнулся, и ещё один удар вывел сварогина из оцепенения. Вскрикнув, рыбак со всех ног бросился к берегу. Он даже не забрал снасти – молясь Сварогу, рыбак бежал к Волыньке, думая о том, что ловлей заниматься уже не будет. Никогда.
Глава 14. Да не оборвётся серебряная нить
Украшенный кораллами зал ярко освещали плывущие под потолком огни цвета тёмного моря и светлого золота, и в их сиянии мерцала драгоценная инкрустация высоких колонн, держащих сводчатый расписной потолок.