За дядиколиной спиной

– Дядя Коля, а я ведь тоже засёк, откуда снайпер лупит. Он не под кусточком, а чуть в сторонке засел. Во-он там, – Кешка вновь попытался приподняться, но увесистый подзатыльник пришмякнул его к земле. И вовремя – пуля сочно жулькнула в бочажинку в полуметре от Кешкиной головы.

– Я кому сказал – лежать! Да что ж вы делаете со мной, ребятки?.. Так, остаёшься здесь! – принял решение Носков. – Мне одному сподручней. Как управлюсь – поднимусь, а ты дашь ракету.

– А если не управитесь, а, дядя Коля? – забеспокоился Кешка.

– Не управлюсь – значит, не поднимусь…

Носков по-пластунски – от кочки к кочке – подбирался к истрепанному взрывами кусту. С нашей стороны редко и наугад бухала полковая пушчонка, короткими очередями плевался «максим» боевого охранения. Так было уговорено: комполка Маковецкий приказал отвлекать немцев от группы Носкова беспокоящим огнем. Гитлеровцы лениво ввязывались в перестрелку, отвечая вяло и тоже не прицельно. Носков слышал, как из немецких окопов, наспех опутанных частоколом с колючей проволокой, доносились отрывистые команды офицеров, бряцанье оружия и унылая мелодия губной гармоники. Фрицы ждали новой атаки, а никак не вылазки охотников за своим снайпером. Но сам снайпер знал, что изощренный садизм русские ему не простят и обязательно попытаются найти и наказать. Однако он все равно отказался от подстраховки, на которой настаивало командование: опасался, что не такие опытные, как он сам, дублёры только раньше времени демаскируют его позицию. Поэтому немецкий снайпер предпочитал помощь напарников неодушевленных, которых использовал в качестве приманок: одного он называл Адольф «Мертвая голова», второго – колченогий Йозеф.

В полусгоревшей избе украинского села снайпер нашел подушку-думку, углем нарисовал на ней челку, слегка бесноватые глазки и ставшую модной в рейхе щеточку усов. Натянул на нее солдатскую каску, снятую им с березового креста на воинском кладбище – вот и получился Адольф «Мертвая голова». Мертвая – это потому что голова живая не выдержала бы столько попаданий, сколько пришлось принять бедному «Адольфу». А Йозеф напротив был совсем без головы, как и его прототип Геббельс, – просто набитый соломой мешок, облаченный в мышиного цвета шинель. Зато Йозеф умел передвигаться – снайпер тянул его за веревочку, ожидая, когда на этого «живца» клюнет неосторожный красноармеец.

Бедного Йозефа он потерял утром при минометном обстреле – его клочья разбросало по всей «нейтралке», но успел отомстить за марионетку. Снайпер увидел, как на его поиски выползли трое русских. Двоих он точно убил, но третий словно растворился, и это действовало ему на нервы.

Носков попытался поставить себя на место противника и туго задумался – спрятаться на голой болотистой равнине было попросту негде. Земля вокруг куста была изрыта мелкими воронками – наши мины ложились густо, и вряд ли что живое могло уцелеть. На изломанных сучьях болтались ошметки обмундирования – видимо, кому-то все-таки досталось. Однако в выемке у вывороченного корневища Носков заметил торчащую каску. Давно еще заметил, и с того момента она ни разу не шевельнулась, даже когда вокруг земля кипела от взрывов. Подозрительно…

И тут даже не глазами – кожей «увидел» Носков легкое движение, чуть правее куста словно ветерком по поверхности земли дунуло. Едва заметная кочка с торчащими будылинками слегка приподнялась, и из-под нее дохнуло почти невесомым куржачком пара. Все-таки не выдержал фашист: может, затекла рука, сжимающая цевье винтовки, или букашка настырная заползла под мотню и щекочет.

«Вот глазастый-то! – тепло подумал о Кешке Носков. – Вставил фитиля старому охотнику… И Халил туда же указывал, хотел меня, ворону слепошарую, предупредить».

«Ну, теперь ты мой, голубчик! – Носков осторожно перевернулся на спину, одновременно снимая ППШ. – Автомат – лишняя тяжесть. Пальнуть, конечно, можно, да ведь еще хрен попадешь! А он, собака, не промажет в ответ».

Он полёгал на руке старый финский нож, которым еще в Очёре свежевал убитых волков. Эта финка уже попробовала и человечьей крови – на плацдарме, в рукопашной. Если, конечно, считать фашистов людьми… За голенище сапога Носков по-охотничьи, как учили дед с отцом, запрятал второй нож – черный кинжал с вороненым клинком, который сержант машинально попробовал пальцем. Бритва! Это редкое оружие ему подарил старый знакомец по Свердловску, с которым он когда-то учился на курсах рационализаторов, а теперь тот воюет в Уральском добровольческом танковом корпусе.

На одном вдохе, одним броском Носков преодолел расстояние, что отделяло его от снайпера. Немец не успел выстрелить, но хитрым кульбитом вскочил на ноги, словно разорвавшийся снаряд, взвихрив комья земли, жухлую траву и опавшую листву. Когда все опало, перед Носковым, будто чудище из детской страшилки, вырос двухметровый гигант, опутанный балахоном маскхалата, в котором он казался еще шире и громадней.

«Ого, какой верзила – пудов восемь, не меньше! – сержант был неприятно удивлен. – Как он прятаться-то умудрялся, комодище такой?»