За экраном

Затем двинулись в сторону павильонов. Не буду описывать их устройство – они и сейчас стоят на «Дефа», а у нас на «Мосфильме» павильоны теперь намного лучше. Но для того времени это были рациональные, компактные и удобные съемочные площадки. Нас поразили «карманы» в каждом павильоне. В некоторых из них помещались отличные гримерные и несколько комнат для «звезд» с ваннами и зеркалами, удобными диванами для отдыха, в других помещалось фундусное хозяйство и небольшие мастерские. Павильоны были однотипные.

Обойдя павильоны, мы двинулись в цеха и склады. Полки были забиты и ломились от разного рода запасов – тканей, бумаги, бечевы, шнуров. В костюмерных висели тысячи костюмов. Мебельные склады были полны. В реквизите мы увидели вещи, свезенные со всей Европы, в том числе, видимо, и из окрестностей Ленинграда. Здесь были сервизы, музыкальные инструменты, старинное оружие, портреты, мебель и простые обиходные вещи. Все было разложено с немецкой аккуратностью, в каждом цехе существовали подробнейшие картотеки. Все лежало на местах, в полном порядке, – видимо, никто и не помышлял унести это, присвоить, пользуясь приближением армии. Не было только людей. Замки мы сбивали.

«Уфа» была погруженным в безмолвие царством вещей. Людей не было, но не было и кинооборудования. Оно исчезло. Мы обошли всю студию и не нашли ни одной съемочной камеры, проекционного аппарата, осветительных приборов. Операторские кабины были пусты, в лаборатории не было копировальных аппаратов.

Не было и фильмов. Никаких следов фильмотеки найти не удалось. Возле одного из просмотровых залов мы обнаружили небольшой склад фильмов. Но даже при моем плохом знании немецкого языка мне удалось установить, что это хроника – последний, апрельский номер еженедельного журнала. Наконец, мы нашли адресную книгу сотрудников и собрались отправиться по домам. Но в это время во двор «Уфы» на велосипеде, с большим норвежским флагом, въехал хорошо одетый человек лет пятидесяти. Это был помощник главного инженера, или технического директора «Уфы», норвежец не то норвежский подданный, фамилию его точно не помню, кажется, Хассель. Узнав, что мы кинематографисты и что большинство из нас инженеры, он постепенно разговорился и рассказал, что начал работать на «Уфе» в дни войны, и всячески высказывал – искренне или неискренне – свою радость по поводу крушения Третьего рейха.

От него мы и получили первые сведения. Оборудование было упаковано и вывезено дней за пять до вступления наших войск. Фильмы же находятся в специальном фильмохранилище километрах в шести от Бабельсберга. Он говорил, что не знает, куда вывезено оборудование, но сказал, кто из работников «Уфы» остался в Бабельсберге. Большинство бежало в зону союзных войск. Мы дали ему хлеба, консервов, он успокоился и обещал завтра приехать, но сопровождать нас к техническому директору или в фильмархив отказался. Так закончился первый день на «Уфе».

Я перетащил со склада походную офицерскую кровать в кабинет шеф-драматурга, лег, накрылся шинелью и стал с трудом разбирать проспект «Уфы» на 1945 год. Немецкая кинематография при Гитлере отличалась кастовостью и ограниченностью. Немцы не видели почти никаких зарубежных картин. Единственной советской картиной, шедшей на немецких экранах, был кинофильм «Дети капитана Гранта».

В фильмархиве рейха мы обнаружили почти все советские картины, захваченные на оккупированной территории, но их никто не мог смотреть, кроме фюрера и приближенных. Действительно, в картотеке, в абонементах Геринга, Геббельса, значились фильмы «Радуга», «Непокоренные», «Она защищает Родину», снятые во время войны. Абонементные карточки велись очень строго, отмечались даже часы, когда картина отправлялась к фюреру и когда возвращалась. Судя по этим карточкам, руководители рейха смотрели и советские фильмы, и хронику. Никаких домов кино или творческих клубов не существовало. Была лишь лига актеров, во главе которой стоял Вагинер. В лиге играли в кегельбан, бильярд, много пели и пили. Издавалась еженедельная газета «Фильм-Курьер». Одно время она выходила через день, в основном носила рекламный характер.

Кино подчинялось министерству пропаганды. Во главе его стояли рейхсфильминтендант доктор Хенкель и шеф-драматург доктор Фобвейн. Сценарии проходили с трудом, лежали в управлении рейхсфильминтенданта по четыре-пять месяцев. На «Уфе» были штатные драматурги – человек семь-восемь. Во главе же стоял шеф-драматург. Сценарист должен был сдать два-три сценария в год. Труд сценариста часто был разделен: одни писали «экспозе» на шесть-семь страниц, другие «тритмент» (страниц шестьдесят-семьдесят), третьи разрабатывали «дрейбух», нечто вроде режиссерского сценария. Иногда все делал один и тот же драматург от начала до конца. За «экспозе» платили две тысячи марок, за «тритмент» – четыре, за весь сценарий – двенадцать тысяч марок.