За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Подсобные хозяйства разрастались, крестьянский рынок процветал, крестьяне богатели. На майском пленуме ЦК ВКП(б) 1939 года было с тревогой отмечено, что крестьянские усадьбы приносят огромный доход — 15–20 тыс. руб. в год. Для сравнения: в 1940 году зарплата первого секретаря ЦК ВЛКСМ составляла 24 тыс. руб. в год, торгпред во Франции получал 16 тыс., председатель райисполкома — максимум 17 тыс. руб. в год.

Предпринимательство нашло лазейку в социалистической экономике: личное крестьянское хозяйство развивалось в рамках колхозной системы. Речь уже шла не о том, чтобы выжить, а о получении больших по тем временам доходов. Однако бурное развитие крестьянского предпринимательства было остановлено в годы третьей пятилетки. По решению майского пленума 1939 года земли были обмерены, усадебные участки обрезаны, хутора в колхозных полях ликвидированы, тот личный скот, что превышал установленную уставом норму, обобществлен и передан колхозам[476]. Размеры обязательных поставок с подсобных хозяйств крестьян были увеличены. Политбюро установило обязательное количество трудодней для колхозников. С 1940 года планы заготовок стали определяться не посевами и поголовьем скота, а общей площадью земли, закрепленной за колхозами.

Результаты мер, принятых Политбюро для реанимации колхозного хозяйства и сокращения частной крестьянской деятельности, были плачевны. Источники самообеспечения крестьянства и размеры крестьянской торговли сократились, что стало одной из причин продовольственного кризиса 1939–1941 годов. Колхозное же хозяйство осталось тем, чем оно и было до сих пор, — подрывающим стимулы к труду и убыточным для крестьян.

Формами частного производства в годы второй и третьей пятилеток продолжали оставаться подсобные хозяйства предприятий, организаций и горожан. Особенно важным подспорьем они становились в периоды кризисов. После затишья относительно благополучной второй пятилетки огородничество, фермы и водоемы быстро развивались в период продовольственных трудностей 1939–1941 годов. Государство стимулировало развитие подсобных хозяйств — выделяло участки земли, продавало скот в личное пользование. Но и для этого вида частной активности существовали ограничения — подсобное хозяйство не могло стать источником «наживы». По-прежнему разрешалось лишь мелкое производство для самообеспечения.

Подсобные хозяйства горожан, организаций и учреждений, в сущности, представляли островки натурального хозяйства в социалистической экономике. Лишь небольшая часть их продукции поступала на рынок для продажи и обмена. В основном продукты шли на семейный стол, в заводские или ведомственные столовые. Общественное питание, один из источников снабжения населения, в годы второй пятилетки несколько потеряло былое значение, уменьшилось число предприятий и количество выпускаемых блюд. Но продовольственный кризис в третьей пятилетке вновь привел к бурному развитию общепита. Население получало через столовые пятую часть продуктов[477].

Недопущение крупного предпринимательства сдерживало и развитие частного производства непродовольственных товаров — одежды, обуви и прочих предметов потребления, а также развитие рынка услуг. Здесь легальные масштабы частного производства по-прежнему ограничивались индивидуальной кустарной деятельностью. Заниматься ею мог любой, получивший лицензию, но не нанимая рабочей силы и реализуя свою продукцию через кооперативы по установленным государством ценам.

Ограничивая частное предпринимательство граждан, государство по-прежнему не отказывало себе в крупной коммерции. Но формы государственной рыночной деятельности изменились. Магазины Торгсина, исполнив свою миссию, закрылись. Государственные коммерческие магазины трансформировались в образцовые универмаги. «По просьбам высокооплачиваемых групп населения» в них продавали товары «лучшего» качества по повышенным ценам. Появились и новые источники пополнения госбюджета — магазины конфискатов. Их не рекламировали в прессе, они не имели ярких вывесок, были незаметны на улицах городов. Это не были комиссионные магазины, хотя в них продавали ношеную одежду и обувь, бывшие в употреблении мебель, ковры, посуду и зеркала, а также чьи-то книги, детские раскраски и игрушки, письма, семейные фотографии — груды сваленных в беспорядке не товаров, а вещей, когда-то означавших дом и семью, — их владельцев поглотил ГУЛАГ.