За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Люди обходили и установленные СНК нормы покупки. Стояли семьями, занимали очередь по нескольку раз, покупали в нескольких магазинах. Купленное сверх нормы прятали в чемоданы, ящики швейных машин, валенки, шапки, под одеждой. Сразу же после покупки «портили» товар: хлеб резали на мелкие куски, смешивали муку с крупой. В таких случаях, даже если милиция и находила «излишки», она их не отбирала, ведь магазины не принимали поврежденный товар[511].

Борьба с очередями и наплывом покупателей — одно из доказательств того, что, создав экономику дефицита, руководство страны попало в положение заложника. Оно вынуждено было тратить огромные средства на борьбу с последствиями дефицита, вместо того чтобы вкладывать их в производство и социальные программы. Это была не только дорогостоящая, но и бесполезная борьба. Она позволяла время от времени наводить внешний порядок, но проблем, рожденных товарным дефицитом, не решала. Даже в периоды активных чисток, проводимых НКВД и милицией, люди находили лазейки. Когда же рейды по очистке городов и разгону очередей останавливались, все возвращалось на круги своя — толпы иногородних покупателей штурмовали универмаги, очереди лавинно нарастали. Документы свидетельствуют, что товарные десанты и огромные очереди продолжались вплоть до нападения Германии на СССР.

Среди населения было немало сторонников правительственной борьбы со спекуляцией и очередями. Ее особенно поддерживали жители крупных городов, которые относительно хорошо обеспечивались государством и без наплыва иногородних жили бы неплохо. Официальная пропаганда делала свое дело, люди склонны были видеть причины товарных трудностей в пресловутом вредительстве и требовали суровых расправ со «спекулянтами». Письма людей показывают, что для многих спекуляция и свободная торговля становились синонимами, а выход виделся в карточной системе — обыватели находились в плену не только дефицитной экономики, но и ложных политэкономических представлений, рожденных ею и правительственной пропагандой.

Осознавали это люди или нет, но они становились жертвами не вредительства или свободной торговли, а централизованной распределительной экономики. Товарный дефицит, который она воспроизводила, обрекал население на низкий уровень жизни, вечные очереди, хронические перебои в торговле, ограничительные нормы покупки. Экономика дефицита формировала и особую социальную психологию, культуру дефицита.

Порочный круг товарного дефицита и распределения мог быть разорван освобождением предпринимательства и рынка от уродовавших их ограничений. Конечно, коней на переправе не меняют, и в конце 1930‐х годов в стране, фактически уже вступившей в войну, ломка экономического строя была немыслима. Но история социалистической торговли не закончилась первыми пятилетками.

Реформы были жизненно необходимы, а значит, неизбежны. Поскольку централизованное распределение и рынок развивались в тесном союзе, то изменить их можно было только вместе. Предстояло найти оптимальное соотношение централизации и экономической свободы, которое обеспечило бы процветание страны. Хотя слом централизованной распределительной системы был сопряжен со многими тяжелыми для населения экономическими, социальными и психологическими проблемами, это был естественный путь преодоления товарного дефицита и его последствий. Однако жить в экономике дефицита советским людям предстояло еще не одно десятилетие.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хотелось бы предугадать некоторые критические замечания и вопросы, ответы на которые являются важными для понимания проблем, затронутых в этой книге.

Кто-то из читателей, наверно, уже сказал, что картина, представленная в книге, является чересчур мрачной, что в жизни первых пятилеток были и радость свершений, и энтузиазм, и счастье. Да и в сфере снабжения населения одержали немало побед. Возможно, вновь, уже в который раз, критик воскресил и миф о сталинском предвоенном изобилии.

Отвечая на это, напомню, что книга не описывает всего многообразия жизни предвоенных пятилеток, а рассказывает о состоянии товарного снабжения и потребительского рынка. Эта сфера наиболее сильно пострадала в результате огосударствления экономики, форсированного развития тяжелой и военной промышленности, а также насильственной коллективизации. Вряд ли кто-то из исследователей станет отрицать глубочайший кризис потребительского рынка и массовый голод на рубеже первой и второй пятилеток. Конечно, даже тогда жизнь не сводилась к поиску хлеба, но верно и то, что чувство голода по силе воздействия на человека уступает разве что инстинкту выживания, а в 1932–1933 годах для миллионов советских людей вопрос снабжения и был вопросом сохранения жизни.