За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Вводя всесоюзную карточную систему в 1931 году, государство обещало населению относительно высокие нормы снабжения. По хлебу, мясу, сахару они превышали нормы, установленные многими государствами во время Второй мировой войны для обеспечения собственного гражданского населения[523]. Однако выполнить обещанные нормы руководство СССР не смогло. В мирные годы первой пятилетки советские люди жили в условиях снабжения, каких население многих воевавших государств не испытало даже во время Второй мировой войны.

ИСТОРИОГРАФИЯ: ПЛАН И РЫНОК

Ранее в книге были представлены краткие обзоры исследований о становлении советской культуры массового потребления, влиянии индустриализации на благосостояние населения, а также об альтернативных путях экономического развития в 1930‐е годы[524]. Эта глава рассказывает об изучении проблемы взаимодействия плана и рынка в социалистическом хозяйстве. Поскольку дискуссии по этому вопросу не имели чисто академического характера, а были связаны с практической разработкой экономического курса страны, в обсуждении принимали участие не только историки и экономисты, но и политики и журналисты.

Первые серьезные дискуссии о соотношении государственного регулирования и рынка при социализме прошли в 1920‐е годы[525]. Дискуссии вызвал переход к новой экономической политике и поиск путей индустриализации страны. Споры экономистов о том, что представляют собой экономика переходного периода к социализму и сам социализм, сопрягались с борьбой за власть в коммунистическом руководстве. В дискуссиях участвовали сторонники продолжения и развития смешанной экономики нэпа (Н. И. Бухарин), перехода к свободному рынку (Н. Д. Кондратьев, Л. Н. Юровский), развития кооперации и управляемого государством социалистического рынка (А. В. Чаянов, В. Г. Громан, В. А. Базаров), а также те, кто ратовал за форсирование индустриализации — «большой скачок» (Е. А. Преображенский, С. Г. Струмилин), неминуемо и независимо от того, говорили об этом авторы или нет, ведший к огосударствлению экономики и усилению централизации.

Поскольку страна только начинала свой социалистический путь, дискуссии 1920‐х годов разворачивались более вокруг перспектив, чем вокруг реально существовавшего социализма. С победой сталинской перспективы и установлением длительного господства централизованной экономики у ученых появилась возможность изучить то, что было построено.

Советская историография, хотя и представляла длительный этап, в силу диктата официальной трактовки советской экономики и жесткой цензуры, мало внесла нового в разработку проблемы соотношения плана и рынка в социалистическом хозяйстве. Более того, многие достижения экономистов 1920‐х годов были утеряны и забыты. Проблема взаимоотношений плана и рынка получила иное, к тому же крайне политизированное толкование. Практически все свелось к доказательству того, что плановая советская экономика была эффективнее «дезорганизованной» и «подверженной кризисам» рыночной экономики Запада. Советские исследователи следовали постулатам политэкономии социализма с теми изменениями, которые внесла в нее «практика социалистического строительства». Главные из этих корректив: признание денег и торговли элементами социалистического хозяйства, отказ видеть в социализме прямой товарообмен, допущение в политэкономию социализма колхозного рынка, якобы имевшего социалистическую природу.

Преимущество плановой государственной экономики (социалистической) над рыночной (капиталистической) являлось аксиомой для советских ученых. Из этой аксиомы следовала другая — преимущество плановой социалистической торговли над рыночной. В определении природы торговли при социализме советские авторы по инерции продолжали дискуссию периода нэпа. Они видели двух врагов и боролись с ними. Врагом «слева» была концепция безденежного, бестоварного хозяйства, прямого продуктообмена при социализме. Врагом «справа» — концепция свободного рынка.