За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Данное исследование свидетельствует, что государственная торговля на рубеже 1920–1930‐х годов не только не была готова заменить частную, но и сама постановка вопроса о замене не является правомерной. Вопрос стоит иначе — могла ли плановая государственная экономика существовать без рынка и частника и существовала ли она без них когда-нибудь? На оба этих вопроса книга дает отрицательный ответ. Рынок был неизбежной частью социалистической экономики. Иначе и быть не могло.

Советские исследователи не отрицали карточек первой половины 1930‐х годов и даже указывали на связь карточной системы с индустриализацией. Однако советская историография не признавала существования кризиса — следствия индустриализации и коллективизации, успехи которых абсолютизировались. Ситуацию в СССР времен первой пятилетки противопоставляли трудностям Гражданской войны. Тогда, дескать, был настоящий голод, не хватало основных продуктов питания и предметов потребления, в то время как в первой половине 1930‐х карточки были введены из‐за опережающего роста благосостояния населения по сравнению с темпами развития промышленного производства и сельского хозяйства. По мнению советских исследователей, особенно не справлялось с обеспечением потребностей населения «отсталое» единоличное крестьянское хозяйство, что оправдывало коллективизацию.

В советской историографии не написано ни о «товарном голоде», ни тем более о голодном море при социализме, а только об относительном недостатке товаров и продовольствия. Товарный дефицит не рассматривался как имманентная, неотъемлемая черта социалистической экономики и централизованного распределения. Советские историки видели хронические кризисы перепроизводства в капиталистической экономике, но не видели хронических кризисов снабжения и карточек в своей собственной. Проблему товарного дефицита при социализме они рассматривали как временную и объясняли, наряду с ростом денежных доходов населения, отдельными просчетами, ошибками в планировании и распределении, вредительством, внутренними и внешними катаклизмами (неурожай, война и пр.). Были забыты работы экономистов 1920‐х годов, исследовавших экономические диспропорции и проблему «нехватки товаров» (Н. Д. Кондратьев, Б. Д. Бруцкус, В. А. Базаров, Л. Н. Юровский, В. В. Новожилов, Е. А. Преображенский, Л. Н. Крицман и др.)[527].

Согласно советской историографии, с развитием социалистической торговли кризисы и нормирование исчезли. В советских работах нет и упоминания кризисов снабжения 1936–1937 и 1939–1941 годов, неофициальных карточных систем второй половины 1930‐х. В лучшем случае есть ссылки на «временные трудности» и «отдельные извращения советской торговли». Открытая торговля второй половины 1930‐х, по мнению советских историков, представляла качественно новый этап. Однако, как показывает эта книга, карточки первой половины и открытая государственная торговля второй половины 1930‐х годов были родственны. Они представляли два состояния, кризисное и относительно спокойное, одной и той же системы — централизованного распределения.

Советские исследователи социалистической торговли рассматривали исторический процесс через призму постановлений партии и правительства. И не только в том смысле, что получали в них определенную идеологическую заданность. Выдавая желаемое за действительное, они частенько подменяли анализ реального положения дел в стране анализом постановлений. Если, например, в постановлении 1932 года говорилось о прекращении нормирования продажи некоторых продуктов, то с точки зрения советской историографии нормирование этих продуктов в действительности прекращалось. Если постановление гласило, что были установлены определенные нормы снабжения, то, значит, люди их действительно получали; если правительство утверждало, что карточная система способствовала борьбе со спекуляцией, то так и было на самом деле. Подмена реальной истории историей постановлений приводила к неверным выводам об улучшении питания населения после введения карточной системы и отсутствии голода.

Советская историография не только не раскрыла причин кризиса снабжения и введения карточной системы, но неверно описала и механизм введения карточек. С точки зрения советской историографии — истории постановлений — карточная система вводилась сверху и всегда своевременно. Именно поэтому советские историки датировали ее рождение 1929 годом — введением Политбюро всесоюзной карточной системы на хлеб, хотя карточки появились раньше. Как показывает эта книга, распространение карточек шло снизу, стихийно и только затем оформлялось Политбюро во всесоюзную систему. Здесь партия вовсе не направляла, а приспосабливалась к ситуации.