За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Микоян сообщает, что заготовки растут и каждый день вывозим хлеба 1–1,5 млн пудов. Я думаю, что этого мало. Надо поднять (теперь же) норму ежедневного вывоза до 3–4 млн пудов минимум. Иначе рискуем остаться без наших новых металлургических и машиностроительных (Автозавод, Челябзавод и пр.) заводов… Словом, нужно бешено форсировать вывоз хлеба[112].

Сталин не хотел ждать — с конца октября должен был начать поступать на мировой рынок американский хлеб. Вывоз зерна происходил в условиях мирового экономического кризиса, когда цены на сырье и продовольствие падали, а цены на машины и оборудование, которые составляли главную статью советского импорта, росли. Импорт потребительских товаров был ничтожен. «Верно ли, что ввезли из Англии ботинки (на несколько мил. руб.)? — спрашивал Сталин Молотова в августе 1930 года. — Если это верно, это ошибка»[113].

На обострение продовольственного кризиса влияло и то, что Политбюро на случай войны пополняло неприкосновенный фонд зерна, который в 1930 году достиг 120 млн пудов[114].

Диспропорции на потребительском рынке обострялись постоянными денежными эмиссиями, с помощью которых Политбюро тщетно пыталось покрыть дефицит госбюджета[115]. Председатель правления Государственного банка СССР Г. Л. Пятаков в письме Сталину дал анализ болезненного денежного состояния в стране[116]. Он писал, что с конца 1928 по июль 1930 года в обращение было выпущено 1556 млн руб., в то время как за всю пятилетку планировалось выпустить 1250 млн. «Эмиссионную пятилетку», таким образом, страна выполнила менее чем за два года.

Масса денег в обращении росла, в то время как торговля сворачивалась. Поступление денег из обращения в бюджет замедлялось. Если в 1926–1928 годах до половины выпущенных в обращение денег возвращалось в госбюджет, то в 1929/30 году — только четверть. Деньги оседали у населения. По расчетам Госбанка, основная денежная масса находилась в частном секторе, а главными держателями «кубышки» в стране являлись середнячество и зажиточное крестьянство[117]. Репрессии против частников усиливали процесс накопления, во-первых, потому, что люди не могли пускать деньги в оборот, и, во-вторых, потому, что свертывание частной торговли сокращало траты денег населением. Насильственная коллективизация, при которой крестьяне старались распродать свое имущество до вступления в колхоз, а деньги спрятать, также увеличивала размеры народной кубышки.

Свертывание торговли, накопление и обесценивание денег имели тяжелые последствия для потребительского рынка. Началось расхватывание товаров. Пятаков писал:

Мануфактура по двойным ценам до середины марта (1930 года. — Е. О.) шла туго. После этого, в особенности в мае и июне, она расхватана вся. Из продажи исчез шелк, расхватываются примуса, швейные машины и т. п. Из Нижнего Новгорода, из Чернигова пишут, что крестьяне в стремлении сбыть бумажные деньги покупают все, что попадает под руку. Характерно сообщение из Харькова о том, что там в короткий срок был совершенно раскуплен магазин антикварных вещей.

Население, кооперативы, предприятия переходили к натуральному обмену.

Другим следствием инфляции стал кризис разменной монеты. Госбанк выпускал серебро в обращение, откуда оно мгновенно исчезало, оседая у населения, которое его переплавляло и хранило в слитках. «Серебряный прорыв», как назвал его Пятаков, начался в апреле 1930 года и к июлю достиг Москвы. Работники кооперации «зажимали» серебро в кассах магазинов, трамвайные билетеры из своей выручки не сдавали государству ни одной серебряной монеты. Очереди в несколько сот человек собирались у касс размена денег в отделениях Госбанка. Частники на серебро продавали дешевле, чем на бумажные деньги. Крестьяне прямо объявляли две цены на свою продукцию: одну — в серебре, другую — в бумажных деньгах. При обысках у крестьян и городских торговцев находили большие суммы разменного серебра. Кроме прочих неудобств, серебряный кризис бил по валютным планам, так как серебряную монету чеканили из импортного сырья. Правительство не смогло остановить «серебряный прорыв». В январе 1932 года Политбюро приняло решение о выпуске никелевой и медной монеты взамен серебряной.