За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Партийные, советские, профсоюзные руководители всех рангов и мастей, являясь проводниками политики Политбюро, составляли еще одну группу на государственном обеспечении. Индустриальный прагматизм государственного снабжения проявился и здесь. Согласно январскому 1931 года постановлению Наркомснаба, те руководители, которые работали на производстве, должны были получать нормы индустриальных рабочих особого списка, если до выдвижения на эти должности они снабжались по нормам индустриальных рабочих. Если же до выдвижения они снабжались по нормам неиндустриальных рабочих (группа «Б»), то сохраняли их и на руководящей работе. В конце 1931 года нормы индустриальных рабочих первого списка должны были получать и районные партийные руководители[162]. Контингент снабжаемых был установлен из расчета 20 работников на район. Так появились специальные «закрытые распределители двадцатки». В наихудшем положении находился сельский актив. Как и сельские специалисты, партийные секретари и председатели сельсоветов должны были снабжаться из местных скудных ресурсов.

Лишенные избирательных прав, или лишенцы, относились к группам населения, которые Политбюро отказалось снабжать из государственных фондов[163]. Лишенцами стали представители бывших привилегированных классов России и недавние нэпманы. Последним вменялось в вину то, что их деятельность не составляла «общественно полезного труда». Даже переход на работу в государственный сектор экономики не позволял им сразу получить карточки. После «смены нетрудового занятия на трудовое» следовало работать как минимум год, чтобы получить их. В семьях лишенцев по карточкам обеспечивались только дети. В системе государственного снабжения положение лишенцев, таким образом, было хуже положения тех спецпереселенцев, которые трудились на индустриальных объектах: первые не получили пайка, вторые же постепенно были уравнены в правах на снабжение с вольными рабочими[164].

Крестьяне — порядка 80 % населения страны — также не получили карточек. Однако Политбюро не могло просто «забыть» о них. Прагматизм сыграл свою роль и здесь: промышленность нуждалась в сырье, рабочие и армия — в продовольствии, экспорт — в ресурсах. Не отказываясь в принципе снабжать крестьян, Политбюро задумывало государственное снабжение деревни как дополнение к самообеспечению крестьян. Предполагалось, что единоличники будут кормиться за счет своего хозяйства. Для колхозников главным источником снабжения становились колхозные фонды. Раз в году, осенью, после сдачи продукции государству и создания семенных фондов, колхозы распределяли между колхозниками оставшуюся часть урожая и полученные от государства деньги. Из государственных фондов в деревню должно было направляться главным образом то, что крестьяне не производили сами.

Всесоюзная карточная система не устанавливала ни норм, ни ассортимента, ни контингентов в снабжении крестьян, как это было сделано для населения, получившего карточки. Поступление товаров из государственных фондов в деревню находилось в зависимости от выполнения крестьянами планов заготовок. Сдаешь продукцию государству — имеешь право что-то получить от него, не сдаешь — ничего и не получишь. Хотя численность населения районов и принималась во внимание при определении размеров снабжения, она не играла определяющей роли. Больше товаров поступало не в те районы, где население было больше, а в те, которые перевыполнили план. Провалившие план заготовок не получали товары из государственных фондов. Так в системе централизованного распределения снабжение легко превращалось в орудие наказания.

Для снабжения крестьян правительство бронировало специальные товарные фонды по отдельным видам заготовок: промтовары для сдатчиков хлеба, хлеб для сдатчиков технического сырья и т. п. За сданную государству продукцию крестьяне получали деньги и квитанции на право купить товары и продукты. При этом крестьянину разрешалось купить только ограниченное количество товаров. Например, в 1930–1931 годах за проданную государству тонну табака крестьянин мог купить от 300 до 700 кг хлеба из государственных фондов.

Неравенство крестьян по сравнению с работавшими в государственном секторе состояло не только в неопределенности, негарантированности государственного снабжения, но и в дороговизне. Сдавая свою продукцию государству по низким заготовительным ценам, крестьяне покупали государственные товары по высоким коммерческим ценам, в несколько раз превышавшим цены карточного снабжения в городе. Для примера: в начале 1930‐х годов за сданный пуд хлеба крестьянин мог получить промтоваров на 30–40 коп. Это значит, что за яловые сапоги, которые по сельскому фонду стоили 40 руб., он должен был продать государству до 100 пудов хлеба![165]