За флажками

— Вот и славненько. Вот и чудненько. Ты запись-то сохрани. И судье, и прокурору будет интересно узнать, как ты с опрашиваемыми общаешься. Да, кстати. Если тебе приспичит еще раз услышать правду от меня, ты повестку пришли. Левым соском клянусь — по повестке обязательно прибуду.

Я развернулся и пошел к парадному входу.

— А у меня тут записано, как ты мне побоями угрожал! — обиженно напомнил он мне вслед.

— Ложь, — бросил я, не оборачиваясь. — Все ложь, кроме двадцать второй поправки. А у нас она не работает.

А чего мне — спорить с ним, что ли? Кто докажет, что это я ему угрожал? Кто докажет, что я вообще кому-то угрожал? Я вообще ни разу голоса не повысил. Может, это я во сне бредил, а он шпионски подкрался и записал мой бред для использования в личных целях. Так что это, граждане судьи, не аргумент-с!

Прокурорский обогнал меня у самой лестницы. Очень несчастный и задыхающийся от несправедливости бытия. Пробежал мимо и даже не попрощался. Так и растаял в загазованном городском воздухе.

Я вынул сигарету, остановился у лестницы, закурил. В моем понимании, наступило время ждать. Пока почти Гоголь закончит разговоры с гаишником, пока снизойдет до моей скромной персоны… У меня оставалось всего четыре сигареты, не считая той, что в зубах. Я очень надеялся, что этого хватит. Потому что искать ларек не хотелось.

К моему удивлению, Николай Васильевич нарисовался, когда я не докурил и первую. Широко улыбаясь, он сбежал вниз, сам взял мою руку и крепко пожал.

— Это сейчас чего было? — настороженно уточнил я.

— Выражаю тебе, Мешковский, благодарность от лица всего коллектива Советского РОВД. За искоренение кирилловщины на территории означенного РОВД.

— Нихрена не понял, — честно признался я.

— Лихо ты Кирилова, Мешковский, — пояснил строгий мент. — Он нас всех тут уже достал. Гнилой товарищ, а поделать ничего нельзя — он наше РОВД, в некотором роде, курирует. Все знает, все умеет, всем в печенку залез. Если хочешь знать, тут каждый ползарплаты бы отдал, чтобы вот так его за грудки потаскать. А ты в день знакомства умудрился. Я же говорю, везунчик.

— Я бы лучше с кем-нибудь на ползарплаты поменялся, — возразил я. — Как-то не подумал, что нас могли видеть.

— Все отделение у окна в курилке собралось, — усмехнулся почти Гоголь. — Любовались.

— Там что, окно было? — я нахмурился. — Докладную никто не накатает?

— У нас стукачей нет, — гордо заявил строгий мент.

— Ну да. Только перевертыши, — мой язык опять опередил меня, но я тут же поймал его и стреножил. — Извини, это так… Сорвалось… Нервы, недосыпание.

— Замяли, — почти Гоголь заметно помрачнел.

— Ладно. Что у нас по плану? Пойдем к тебе в кабинет, опросишь меня на предмет сбежавшего Пистона?

— Да, пожалуй, — по его кислому тону я понял, что процентов пятьдесят своего доброго расположения ко мне Николай Васильевич утратил если небезвозвратно, то надолго.

— Только это, — я замялся, подозревая, что опять скажу не очень приятную для него вещь: — Я Генаху отпустил. Ему деньги зарабатывать надо, чего он тут тереться будет? Тем более что Пистон по мою душу приезжал.

— Не смертельно, — почти Гоголь и вправду смерил меня взглядом гробовщика, но арестовывать решил погодить. — Пока и твоих показаний хватит.

— Тогда пошли, — я тяжело вздохнул и выбросил давно потухший окурок. Интересно, когда мне наконец удастся поспать?

13

Строгий мент отпустил меня на удивление быстро. Видимо, реплика про Балабанова-перевертыша задела его не очень. Либо он понял, что Миша Мешковский пребывает в явном неадеквате, а потому относиться сейчас к его словам на полном серьезе глупо.

Я даже больше скажу — половина протокола была Николаем Васильевичем уже заполнена. Видимо, гаишник постарался — слил все, что я вложил ему в голову по дороге. Поэтому мне оставалось только уточнить некоторые детали, прочитать и расписаться. После чего Николай Васильевич упаковал листочек в какую-то папку, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

— Ну, вот и все, гражданин Мешковский.

— И что мне дальше делать? — вяло осведомился я.

— В смысле глобальном?

— В смысле локальном.

— А! Иди домой. Спать, небось, хочешь?

— Это вопрос в воздух? — уточнил я, потому что только полный идиот мог спросить такое у человека, не спавшего с мое. Николай Васильевич, надо отдать ему должное, идиотом не выглядел.

— Уйди, Мешковский, а? — попросил он. — Мы с тобой тут до вечера протрепаться можем, с твоими способностями. А в мои планы это не входит.

— Яволь, — сказал я. Встал и ушел.

Поскольку Генахи под стенами РОВД не было, пришлось плестись к трассе и голосовать. Непривычное, надо признать, занятие, но я рассудил, что трястись в автобусе будет еще более непривычно. А потому поплелся и проголосовал.

Бомбила, подобравший меня, оказался, к счастью, человеком неразговорчивым. Выслушал адрес, наставления по поводу оптимального маршрута — ну, не удержался я, хоть и знал, что бомбилы, как и честные таксеры, этого не любят, — кивнул и, засунув в ухо горошину наушника, стартовал. Так и ехал всю дорогу молча, только головой подагрически подергивал в такт неслышной для меня музыке.