За глупость платят дважды

— Закат — это самое нежное время, — прошептала она. — Когда мы вдвоем смотрим, как красное солнце погружается в темную пучину океана, я думаю о том миге, когда мы с тобой слились в единой плоти и породили новую жизнь. Я хочу снова почувствовать твою плоть, слышишь, Шпатц? Смотри на это солнце... Оно скоро исчезнет, море поглотит его...

Никакого мира вокруг больше не существовало. Только нежный шепот Лелль и ее пальцы, выводящие на коже Шпатца круги и извилистые линии.

— Ты хочешь поехать со мной за море, Шпатц? — прошептала она едва слышно.

Шпатц разлепил губы.

«Не смей! — закричала вторая половина сознания, нетронутая ядом шепота Лелль. — Молчи, не отвечай ей ничего! Молчи, только молчи!»

— Да, — услышал Шпатц собственный незнакомый голос. — Я мечтаю смотреть с тобой на закат каждый вечер. Из дома на высоком берегу. Лелль...

— Да! — выдохнула она. — Я обещаю тебе, что мы будем так счастливы, как никто никогда не был!

Это было очень странное ощущение — смотреть на себя со стороны и никак не мочь повлиять на свои действия. Лелль устремилась вперед, к пристани, где покачивались на волнах разномастные лодки. Шпатц шел следом за ней. Одна его часть была совершенно счастлива, другая же мучительно пыталась придумать способ освободиться из-под чар островитянки. Но ничего не выходило. С каждым шагом причал приближался. Лелль обошла здание карантинной зоны, и ее ноги, обутые в изящные серебристые лодочки без каблуков, уже ступили на ступени из толстых досок.

— Идем же! — Лелль обернулась с трапа и потянула его за собой. На мгновение Шпатц сделал над собой усилие и замер. Но уже в следующий миг сопротивление растворилось в волне нежности и неги. Он мечтательно улыбнулся и ступил на трап. Далеко впереди возвышалась белоснежная махина корабля из Карпеланы.

«Не понимаю... — подумал Шпатц холодной частью своего рассудка. — Здесь должен дежурить контролер... И записать данные о том, что я покинул берег и отправился на чужой корабль...»

Но повернуть голову, чтобы оглядеться, он не смог. Тело не слушалось, подчиняясь только беззвучному шепоту Лелль и движениям ее тонких пальцев, удерживающих ее ладонь. Взревел мотор катера.

Путь до лайнера Шпатц не запомнил. Ему показалось, что он только раз моргнул, а когда открыл глаза, его ноги уже шагали по темному коридору в сторону яркого света, за которым он не мог различить никаких деталей.

Еще шаг, и вот он уже в огромном холле, стены которого задрапированы полотнищами струящегося белоснежного газа. Юная девочка из островитян в светлых одеждах перебирает струны незнакомого инструмента с длинным грифом. Ее чарующий голосок напевает нежную мелодию на птичьем языке Карпеланы. В медленном танце сходятся и расходятся пары. Кто-то в белых накидках, кто-то в привычных глазу костюмах.

— Здесь ты познаешь настоящее счастье, Шпатц, — жарко прошептала Лелль и сжала его руку. Медленным, будто танцующим шагом к ним приблизились два островитянина. «Холодный» Шпатц отметил, что это те же самые двое, которых он видел в ресторане. Лелль заговорила с ними.

Еще шаг.

Шпатц кружится в танце с незнакомой островитянкой. Она старше Лелль, на ее молочно-белой коже заметны тонкие морщинки возле широко расставленных глаз. Она подпевает девочке, играющей на инструменте и гладит Шпатца по щеке.

Еще шаг. В руке Шпатца высокий бокал из тончайшего стекла. Кажется, что он держит в руке застывший мыльный пузырь. Бокал полон пузырящегося напитка, в котором свиваются в узоры серебристые струи. Круги и волнистые линии...

Шаг. За газовым пологом — стеклянная стена. Множество окон сливаются в один витраж, и за каждым окном светит многолучевая звезда-тахти.

Шаг. Круглые столики. Кажется, это столики... Только рядом с ними нет стульев, и за ними никто не сидит. Раз, два, три... Восемь. На каждом столике — мучительно знакомый узор. Четыре линии, скрещенные в середине. Восемь секторов. Восемь...

Шпатц увидел, как к нему снова приближается Лелль. Она сменила серебристое платье и накидку на полупрозрачный белоснежный балахон. Глаза ее светились нежностью, от пальцев, казалось, исходило серебристое сияние.

«Я хочу пошевелить пальцем... — подумал Шпатц свободной частью своего разума. — Мне надо коснуться одного из этих столов».

Лелль подошла вплотную, поднялась на цыпочки, коснулась губами его щеки.

— Ты счастлив, мой Шпатц? — спросила она.

— Да, — услышал Шпатц свой голос.

— Ты чувствуешь, как наши сердца бьются в унисон? — прохладные пальцы Лелль коснулись тыльной стороны ладони Шпатца.

Шпатц замер. Превратился в статую. Или, может быть, это весь мир замер, и Шпатц вместе с ним. «Надо пошевелить пальцем. Одно небольшое движение. Крохотное...»

Медленно. Миллиметр за миллиметром. Еще ближе к мраморной поверхности, разделенной на восемь. Нечеловеческое напряжение взорвалось в голове Шпатца мучительной болью. Указательный палец коснулся боковой поверхности «стола».

«Мыльный пузырь» бокала брызнул во все стороны множеством острых осколков.