За глупость платят дважды

Покрывало сладкой неги, укрывающей сознание, распалось на мутные хлопья. Шпатц пошевелил освобожденной рукой, провел ладонью по одному из лучей к центру.

В тот же момент его сознание стремительно ринулось куда-то вверх. В темнеющее небо, где уже светились холодные точки звезд. На берегу справа раскинулись лучи Аренберги, похожего на морскую звезду, расчерченную теплыми линиями освещенных улиц. Слева — бескрайняя гладь океана. Впереди — выгибающийся дугой берег, упирающийся в острые пики гор далеко на горизонте.

Это было как тогда, в башне в глубине Заубервальда...

И как тогда длилось это недолго. Всего несколько мгновений, и он снова вернулся в просторный холл белоснежного корабля из Карпеланы.

В глазах Лелль появилось непонимание. Потом испуг. Шпатц сжал ее пальцы. Это было очень странное ощущение. Он чувствовал, как бьется ее сердце. И еще — как будто видел яркую искру где-то внутри ее живота. Ослепительную, словно новое солнце, правда совсем крохотного размера.

— Ты чувствуешь, как наши сердца бьются в унисон? — сказал Шпатц и улыбнулся одними губами.

— Ддддда.... — голос Лелль звучал глухо. В нем не осталось чарующей серебристой певучести, как в глазах не осталось и тени всепоглощающей любви. — Что происходит?

— Еще не знаю, милая, еще не знаю... — Шпатц оглядел зал. Когда пелена наваждения слетела, все смотрелось иначе. Не было газовых портьер, не было девочки с музыкальным инструментом. Звуки лились из квадратного динамика, закрепленного на уровне второго этажа. В середине холла деловито прогуливались островитяне. Один из них склонился над человеком в мятом костюме в серую полоску. Он сидел на полу, скрючившись и прикрыв голову руками.

Несколько других соотечественников Шпатца сидели в кругу спинами друг к другу. На их лицах застыло блаженное безумие. У одного из уголка перекошенного рта стекала струйка слюны.

В левой части зала стоял бронированный ваген армейского образца. И несколько заколоченных ящиков. Никакой праздничной атмосферы или чего-то подобного не осталось. Теперь этот холл выглядел как полупустой грузовой трюм, уже частично заполненный. На Шпатца и Лелль никто не обращал внимания.

Шпатц повернулся к Лелль и посмотрел ей в глаза. Она не шевелилась. Ее нечеловеческие прозрачные глаза сверлили лицо Шпатца. Теперь в них светилась недоумение пополам с ненавистью.

— Милая, я хочу, чтобы мы с тобой отправились на берег, — Шпатц наклонился к уху Лелль, завиток ее шелковых волос щекотал его губы. — Мы будем гулять по пустынным улица в теплом свете фонарей. Держаться за руки... Как ты там еще говорила? Я хочу, чтобы твои глаза видели то же, что и мои. Ты же можешь вывести нас с этого корабля?

— Дддаа... — по миловидному личику Лелль пробежала судорога.

— Тогда идем!

Сердце гулко колотилось. Шпатц не понимал, что именно он делает и как. Походка Лелль снова была легкой и танцующей. Но он продолжал чувствовать каждый удар ее сердца. Не пальцами, которыми сжимал руку Лелль, а как-то совершенно по-другому. Иррационально.

Опять те двое островитян. Один из них махнул рукой Лелль и что-то произнес. Она коротко ответила. Мужчины засмеялись. Шпатц вдруг осознал, что понял, о чем они говорили.

— Хочешь еще поиграть со своим красавчиком? — спросил мужчина.

— Не завидуй, твоя очередь еще не наступила, — ответила Лелль.

Все трое засмеялись. Мужчины-островитяне расступились, уступая дорогу.

Зал остался позади. Лелль шла по темному коридору, а Шпатц пристально смотрел на ее спину. Не отвлекаться, что бы ни происходило. Шпатц понимал, что каким-то образом держит Лелль под контролем, но природа этой внезапно открывшейся способности была ему не совсем ясна. Кажется, что-то произошло с ним тогда, в Заубервальде. И сейчас. И сломав его волю, Лелль выпустила эту способность на свободу. Только вот действовать приходилось наощупь, как слепому.

Тот же катер, который привез их с берега, покачивался на волнах рядом с бортом. На его корме сидел человек и курил. Обычный человек, но, судя по одежде, родился он все-таки не в Шварцланде.

— Мы почти на берегу, милая, — Шпатц снова склонился к уху Лелль. — Этот человек должен нам помочь, ты ведь хочешь еще раз увидеть ночной Аренберги? Мы наймем машину, и слуга снова отвезет нас на пшеничное поле...

Губы Лелль приоткрылись. Она на мгновение замерла, потом произнесла одну фразу на птичьем языке островитян. Человек вскочил и потушил сигарету. Шпатц опять каким-то чутьем понял смысл диалога.

— Ты отвезешь нас на берег, слуга! Не смей при мне курить! — сказала Лелль.

— Да, серебряная! — ответил человек.

Шпатцу пришлось отпустить руку Лелль, когда они спускались по трапу. Звук ее сердца зазвучал глуше, как будто отдалившись. А когда они достигли кормы катера, как будто замолк совсем. Лелль дернулась и взмахнула руками.

— Слуга! — взвизгнула она. Шпатц спрыгнул с последних ступенек на корму катера и быстрым прыжком настиг девушку. Снова сжал ее пальцы. Она замерла, как кукла.

— Что, серебряная? — спросил слуга.

Сердце Лелль стучало стремительно и сильно, как будто трепещущая птица.