За границами снов

Минус двадцать. Утро городское.
Вдруг в маршрутку впрыгнуло легко,
Поправляя локоны рукою,
Юное создание. Строкой

Я тебя потрогаю украдкой,

Приласкаю мех воротника.
Ты в моей поселишься тетрадке
На мои тетрадные века.

Назову-ка я тебя Глафира.

Сыто заурчу, переварив
В снежно-ледяной утробе мира
Алых губ обветренный нарыв.

Ты наверняка уже знакома

С любопытной жадностью зеркал.
Берегись шоферов – это клоны
Одного куряки-мужика.

Мне не верь. Я гадкая гусыня,

Лапами увязшая в стихах:
Я тебе придумываю имя
На гусиных липовых правах.

У таких по жизни (вот и верь ей!)

Всех ориентиров – плакал кот:
Глупый мускул в левом подреберье
И по-детски сладкая морковь…

Между тем проворная маршрутка

Сделала во времени дыру.
– Per favore, pane con prosciutto…[3]
Как по-итальянски «я не вру»?

Фу ты, до «кольца» подать рукою.

Небо сыплет белый порошок.
Дышит гарью утро городское,
Стылым и невкусным беляшом,

И еще шоферской сигаретой —

Он перед «конечной» закурил.
Вот маршрут закончился и этот
Где-то посреди дороги в Рим.

Пустыня

Перед вами знойная пустыня[4]

.Ни души. Колючки и самум.
По какой я здесь торчу причине,
Неизвестно черту самому.

По глаза зашторив арафатку,

Я несу свой… стек[5] наперевес,
Ощущая острую нехватку
Нежно-пластилиновых чудес.

Вдалеке заманчивые мреют

Разноцветных радуг миражи.
Я давно в оазисы не верю,
Еще в детстве мой сломался джинн.

Не жалею, не зову, не плачу[6]

,Но понять хотелось бы одно:
Ящерка увертливой удачи
Под каким таится валуном?

Перед каждым камнем наклоняюсь…

Вот она! Хватай ее, держи!
Разжимаю руку – извиваясь,
В ней лишь хвостик маленький дрожит.

Поплюю в раскрытую ладошку,

(В следующий раз не отпущу!)
И, чтоб труд мой не пропал, дорожку
Я из этих камешков мощу.
И твержу, как мантру, ежечасно, —
Но не реже, чем пять раз в квартал:
«Стоп, мгновение! Ты так прекрасно!
СпасиБО, за все, что Ты мне дал».

Скоро сорок лет моим скитаньям —

Уж пора привыкнуть. Но опять
То примстится океан с китами,
То лукошко срезанных опят…

Пусть будет Юля