За границами снов

Ищешь. Не ищешь. Отыщешь. Вечер.
Ночь. Клумба. Озеро. Листья. Нечисть.
Ни черта. Ни огня. Ни весла. Ни прозы.
Деревяшка. Стихи. Две увядших розы.
Кэмэл. Некст. Финка. Вог. И две банки шпротов.
«Друг, ты что-то седеешь». «Что?» «Седеешь что-то!»
«А! Это так, начитался Бродского
Заборных надписей, Бора, Троцкого…»
Телефон. Нет! Верхний свет! Интернет-бродяга.
Монитор. Кресло. Мышь. Чай. Стакан с бодягой.
«Абоненту отправлено сообщение».
Пальцы слепо льнут к клавишам Ка. Эс. Эн. И.Я.
Ветер шепчет в фонарь, фонарь на ветру безглазый.
Он все ждет одинокой, почти безнадежной фразы.
Но. То, о чем мы молчим, просто, чисто, строго.
Запятые. Слова. Буквы. Строки. Слоги.
И в начале? В конце? Не вспомнить… Некст, Финка, Шпроты.
Ночь. Клумба. Озеро. Качнувшиеся ворота.
Лучше б взять и как сто лет назад: нахмурясь, очень серьезно
«Девушка! Я люблю вас! Пойдемте. Вот, возьмите розу».

На взморье

Ночь дождлива.
По переменке то чай, то пиво.
И в портсигаре, как в револьвере, один патрон.
Море дышит.
И прыгнул мокрый кот с мокрой крыши,
Наверно, тоже пришел покурить со мной на балкон.

С утра у моря немного снежно,

Надеть перчатки, в карман одежды
Пихнуть коньяк и смотреть на гребни холодных волн.
Они уходят в сырую вечность,
А город вновь закурил все печи —
Переживает пятую осень за этот сезон.

На клумбах зелень,

А там такие метут метели,
Где ты идешь, прикрывая варежкою глаза.
И ночь ржавеет,
Лишь только улицы потемнеют…
Но это там, а здесь по прогнозам на завтра гроза,

Не долетев до песка, снег тает,

Старик в беседке, куря, читает,
Я даже вижу обложку книги – Замятин «Мы».
Туман на рыжем февральском взморье,
Тихонько стер с горизонта горы —
Так исчезает, стираясь, память другой зимы…
Не долетев до песка, снег тает,
Чего-то все-таки не хватает,
Наверно, слова, что на обложке у старика.

Неотправленное письмо