За гранью безумия

Филипп лежит почти на боку, неестественно вывернувшись нижней частью тела и в то же время странно напоминая спящего, насколько может напоминать человек, погибший в аварии девять дней назад, лежит в объятиях голой белесой твари, примостившейся к нему сзади. Неким обособленным уголком сознания Орест отмечает, что тварь залезла в гроб через раскромсанное в щепу днище. Тело Филиппа ритмично дергается – его толкает белесая тварь. Той же самой частью сознания Орест замечает, что штаны Филиппа разорваны сзади в клочья. Он видит, как в такт движениям существа под белесой пергаментной кожей ерзают жирными червями темные вены, слышит его сипящее рваное дыхание. Кажется, будто оно все еще не замечает чужого присутствия, и только когда Орест замахивается лопатой, медленно поворачивает в его сторону черепообразную голову и открывает огромные, словно затянутые бельмами глаза. Оно щурится от света фонаря и издает вопль, похожий на плач ребенка. И это самый ужасный звук, который Оресту довелось слышать от рождения. Он тоже кричит, хоть и не сознает этого, и вонзает острие лопаты в шею твари. Жуткий детский плач захлебывается, тварь корчится в агонии, извиваясь, будто в макабрическом танце с телом Филиппа…

Это тянется невероятно долгое время, и под конец вся яма забрызгана густой темно-красной, почти коричневой кровью.

Ореста начинает трясти от догадки, что делала с Филиппом забравшаяся в гроб неведомая тварь. Он все еще в трансе, но на самом дне оскверненной души уже знает, что никогда не сможет забыть увиденного, и кто теперь станет ему являться в пророчащих скорую беду снах.

И этот кошмарный детский плач…

Он торопливо засыпает яму землей, потому что по непонятной причине не хочет бросать Филиппа под открытым небом. Когда венки снова укрывают могилу, маскируя большую часть следов недавнего вторжения, приходит рассвет. Но отрезок времени между тем, как он открыл крышку гроба и первый луч солнца коснулся небосклона, кажется ему одним мгновением.

Дойдя до ворот кладбища, Орест останавливается. Его мелко трясет – на сей раз от рвущегося наружу утробного смеха. Он сделал все, что было необходимо и даже больше, он преодолел боль и ужас, сумел попасть в запретное место и пережить худшую ночь в своей жизни.

Но так и не снял часы.

* * *

В этом маленьком городке российской глубинки со странным названием Сутемь Орест с первых минут ощутил себя чужаком. И даже после двух недель пребывания это чувство не ослабло, наоборот – стало явственнее. Вроде такие же люди, как и там, где он бывал раньше, точно так же крышами к небу стоят дома и язык, который он хорошо знал с детства и мог свободно изъясняться (пускай даже сильный акцент жителя Западной Украины сразу же выдавал в нем приезжего). И в то же время – все было совершенно иным.

Блуждая улочками Сгона или спускаясь с вершины Острожного холма, откуда просматривалась большая часть города, Орест чувствовал себя случайным прохожим, заблудившимся среди огромных декораций, где все пытается казаться не таким, каким является в действительности. Словно где-то там, за внешней оболочкой этой иллюзии, течет иная, укрытая от сторонних глаз жизнь.

И все же Оресту хватило минувших недель, чтобы не только ощутить присутствие этой жизни, но и научиться видеть ее проявления, как можно заметить абрис чьей-то фигуры за шторой в случайном свете автомобильных фар. Еще в первые дни в больнице Орест услышал истории о неких бурденковцах, проводивших до войны в ее нависших над городом стенах медицинских опытах над людьми; о тайных культовых местах в окрестностях; то и дело улавливал слухи об исчезновении людей или зверских необъяснимых убийствах; о странных явлениях, происходящих то тут, то там по всему городу… Не считая того, что случилось с ним самим на Старом кладбище. Это и являлось ее истинной жизнью, которую тщетно пытались скрыть от внешнего мира зыбкие декорации, и имя всему этому было – Сутемь.

Через четыре дня после визита на кладбище Орест переселился в гостиницу, единственную во всем городе. Последствия аварии сошли почти на нет, и оставаться дольше в гнетущих стенах больницы не имело смысла. По объявлению в местной газете он продал ноутбук Филиппа, предварительно стерев с жесткого диска все данные, – значительно дешевле, чем тот стоил, но деньги постепенно заканчивались. Спустя еще три дня Орест решил вернуться домой; средств, вырученных за ноутбук, только на это и хватало.

Но прежде он должен был кое-что сделать. Вернуться на Старое кладбище. Причина теперь заключалась вовсе не в шепоте проклятых чисел, способных изъесть человеческую душу. Он хотел снова увидеть неведомую тварь в гробу Филиппа, словно знал, что без этого Сутемь его не отпустит, до конца дней обречет слышать ее далекий и так похожий на плач умирающего ребенка крик…

* * *

…Он снова здесь.

И все остальное представляется Оресту полнейшим deja vu, за исключением того, что работа продвигается скорее – благодаря добытой сноровке и перчаткам на руках. «Это практика», – думает Орест, его губы трогает легкая темная улыбка.