За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

В холодное плейстоценовое утро первозданного мира врывается тревожный визг койота из сосновой чащи. Оценивая рекогносцировку, мой взгляд скользит по заснеженному холму, через торчащие сухие стебли к стволам сосен. Вот они, волки… До них около полутора километров, но с помощью оптики стаю неплохо видно: из леса гуськом выбегают несколько крупных длинноногих пра-псовых, таких доисторических и таких узнаваемых. Они на поразительной скорости «заглатывают» расстояние, размашисто, без спешки, без напряжения. Мне тоже спешить некуда, и я наблюдаю, как с каждой минутой они становятся все ближе и ближе. Впереди серый, за ним, почти вплотную, два черных, один чуть прихрамывает, потом еще один серый, еще два потемнее, и в хвосте два серых. Восемь волков. Моих первых волков.

За волчьей стаей всегда следят вороны. А в долине реки Ламар Йеллоустонского национального парка за ними, как нигде, пристально следят человеческие глаза. Рик Макинтайр в полном смысле слова глаз с волков не сводит, и речь тут не о наблюдении с понедельника по пятницу при наличии подходящих погодных условий. Отнюдь. Каждый божий день на протяжении тринадцати лет, едва забрезжит первый луч солнца, Рик на своем наблюдательном посту в долине реки Ламар. Безотлучно, невзирая на пургу зимой или толпы туристов летом, невзирая вообще ни на что. На свете нет другого человека, а может, и вообще другого живого существа, кроме волка, который провел бы за лицезрением диких волков больше часов, чем этот поджарый шестидесятипятилетний американец. На сегодняшний день протоколы его наблюдений составляют десять тысяч страниц, напечатанных через один интервал.

– Сначала узнаешь их самих, потом их потомство, и так до бесконечности, конца-краю не видно, – говорит Рик как о чем-то само собой разумеющемся. – Это затягивает…

Ему достаточно бросить один взгляд в «глазок» смотрового телескопа на волка, стоящего на гребне холма в полутора километрах, чтобы мгновенно опознать его, назвать по имени и перечислить все события его жизни. На своем веку он поработал егерем в лучших национальных парках США, от Долины Смерти[47] до Денали[48], от Невады до Аляски. И когда ему предложили наблюдать за восстановлением популяции волков в Йеллоустонском национальном парке, где они уже семьдесят лет как были истреблены, Рик увидел в этом шанс, который выпадает человеку раз в жизни, «словно ты историк, получивший в 1860 году возможность неотлучно находиться в кабинете президента Линкольна и видеть, как вершатся судьбы мира».

По мнению Рика, волк и человек часто оказываются в схожих жизненных ситуациях, «особенно когда приходит время покинуть отчий дом, чтобы найти свое место в мире». И подобных аналогий можно провести бесконечное множество. Но есть одно отличие между ним и волками, которое он подчеркивает:

– Я знавал немало волков, которые как волки были куда лучше, чем я как человек.

С залитого солнцем снега поднимаются еще два силуэта и скользят вниз по склону.

– Ага, – удовлетворенно говорит Рик, показывая на пару, скользящую по снегу наперерез стае, – вот эти две серые – волчицы. Навалялись, поди, теперь бегут. Вон та, с задранным хвостом, – Восемь-Двадцать. Все точно.

Некоторые волки носят электронные ошейники, помогающие исследователям отслеживать их передвижения, поэтому их называют по номеру передатчика. Если у наблюдателя есть приемное устройство – а у Рика оно есть, – то по сигналу датчика на ошейнике можно определить конкретную особь.

Слонам дают имена, волкам – номера. В чем беспристрастности больше? Нью-Йоркская академия наук отказалась опубликовать первую исследовательскую работу приматолога Джейн Гудолл в своем журнале, потому что шимпанзе в ней шли не под номерами, а под кличками. Кроме того, по настоянию редактора нужно было, говоря о животных, употреблять местоимение it – «оно», как требует грамматика, а не писать о них, словно о людях, he (он) или she (она). Животное – оно и есть животное. Гудолл на это не пошла. Работу ее все равно напечатали. И все-таки мешают нам эти имена-номера или, напротив, помогают лучше ориентироваться? Да назови кто-то розовый куст хоть Доротеей, вряд ли нашелся бы ботаник, увидевший в этом попытку одушевления или проявление любви. А Джульетта, с балкона умоляющая: «Зовись иначе как-нибудь, Ромео», имеет в виду «не мышонка, не лягушку», а человека. Животное не стоит ни одушевлять, ни овеществлять сверх меры, и то и другое уведет нас от истины и четкого видения, а исследователям важно именно последнее. Получает волк номер двадцать пять, и для наблюдателя этот номер превращается в имя конкретной особи, потому что каждый волк – не бездушный живой организм, а личность с индивидуальными особенностями, характером, родословной.