Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

Мингма и Халунг решили остановиться в третьем лагере и поспать несколько часов, я же, желая быстрее оказаться на базе, продолжил спуск и скоро оказался в плотном тумане. Это была ошибка. Я заблудился, не найдя перильные веревки, по которым можно было бы безопасно спуститься до подножия. В какой-то момент я понял, что стою на краю обрыва, обрывавшегося вниз на несколько сотен метров. Я проклинал невезение и собственную глупость. «Какого черта ты решил так сделать?» – задавался я вопросом. В сыром высотном костюме было холодно, сосредоточиться на спуске не удавалось, и страшно хотелось спать. Вскоре капитуляция показалась не таким уж плохим вариантом, чтобы это все поскорее закончилось.

Если я умру прямо здесь, все эти мучения тут же прекратятся.

Итак, это случилось снова. Я был разбит, но отказывался признать поражение. Нельзя вступать в бой, если заранее чувствуешь, что твоя карта бита. Единственная возможность достичь успеха – позитивный настрой.

Требовался волшебный пинок.

Немного поразмыслив, я смог найти источник энергии, представив, что будет через год. Как я буду вспоминать о том, что сдался, что не смог выстоять. Я подумал о людях, которые поверили в меня, о новых друзьях, которых обрел, работая над проектом, о Сучи и родных. Они нуждались во мне и надеялись, что я вернусь. Наконец, я представил финишную черту – восхождение на Шишабангму и возвращение в Катманду, когда мир узнает о моей победе. И отчаяние пошло на убыль.

Просто заверши начатое. Нельзя, чтобы все закончилось здесь.

Солнце поднялось чуть выше, и вскоре я смог сориентироваться и понял, что отклонился от маршрута. Наверх мы шли ночью и в облаках и большую часть пути до четвертого лагеря поднимались по перильной веревке.

Проблемы начались, когда мы вышли на гребень и пришлось полагаться на GPS и «голосовых помощников», с помощью которых мы дошли до вершины.

Рассчитывать на то, что я, будучи сильно уставшим, смогу спуститься «на глаз», особенно в густом тумане, – серьезная ошибка. Поэтому сейчас нужно было определить линию хребта, потом постараться понять, где идет веревка, а потом уже можно идти вниз на автопилоте. Я внимательно осматривал склон в поисках намека на подсказку и вскоре примерно сотней метров выше увидел еле заметную цепочку следов, уже сильно занесенных снегом, – этим путем мы шли на вершину. Значит, веревка там.

Я собрал все силы и полез наверх. А затем начал спуск по веревке, по-прежнему проигрывая в воображении радость успехов и горечь неудач.

20

Народный проект

По завершении пакистанской фазы проекта мы выехали в Непал, настало время разбираться с отложенными проблемами, которых становилось все больше. Но я был намерен решать их последовательно, одну за другой. Наибольшие сложности касались Шиша-Пангмы. Оформление документов подвисло – тибетские и китайские власти продолжали тянуть резину, и угроза завершению проекта была налицо. Найти решение требовалось быстро, и, несмотря на то, что не хотелось признавать поражение, пришлось обдумать план «Б».

Стоило рассмотреть возможность восхождения на какой-нибудь из уже пройденных восьмитысячников, если с Шишабангмой ничего не выйдет. Например, подняться вновь на Аннапурну, Эверест или К2. Если же и на них не дадут разрешение, можно взойти на Дхаулагири. Это был первый восьмитысячник в рамках Project Possible, им можно было бы и завершить его. В качестве бонуса я все же подумывал об Эвересте. Пятнадцать восьмитысячников за семь месяцев, из которых два – повторные, это, конечно не то, что планировалось изначально, однако более чем достаточно, чтобы заставить замолчать скептиков.

К этому моменту я установил еще несколько мировых рекордов: взошел на все пакистанские восьмитысячники за двадцать три дня и поднялся на пять высочайших гор мира (Эверест, К2, Канченджангу, Лхоцзе и Макалу) за семьдесят дней, хотя изначально предполагал, что на это уйдет на десять дней больше. И все же лучше завершить программу 14х8000 полностью и закончить Project Possible, как планировалось.

И закралась мысль, не проникнуть ли в Тибет нелегально и не подняться ли на Шишабангму без разрешения китайцев? Изучив карту, я пришел к выводу, что это возможно, однако имелись серьезные риски.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное