За и против кинематографа. Теория, критика, сценарии

Русский штаб ошарашен странной отвагой этой лобовой атаки. Артиллерия открывает огонь. Всадники кавалерии, наступавшей прямо на них, падают дюжинами. Лёгкая кавалерия переходит в галоп и продолжает свою фуражирскую атаку. Её почти полностью истребляют.

Я никогда толком не понимал часто бросаемых мне упрёков в том, что я якобы растерял прекрасную армию, кидая её в бессмысленную атаку, чуть ли не в угоду самолюбованию в стиле Нерона. Я признаю, конечно, что именно я выбрал момент и направление для атаки и, разумеется, я принимаю на себя всю ответственность за всё, что в итоге произошло. Ну и что? Разве мы сами не хотели сражаться с врагом, который предпринимает реальные действия? И разве я не шёл всегда на несколько шагов впереди первой линии атаки? Люди, которые в жизни ничего не сделали, хотят думать, что можно свободно отбирать по личным качествам тех, кто будет участвовать в битве, точно так же, как место и время нанесения неотвратимого и решающего удара. Но всё наоборот: мы должны бросаться со всем тем, что есть под рукой, именно на те позиции врага, которые можно атаковать снова и снова при первом подходящем моменте; в противном случае мы просто исчезнем, так и не совершив ничего. Стратег Сунь Цзы уже давно установил, что «борьба на войне приводит к выгоде, борьба на войне приводит и к опасности»²⁴. А Клаузевиц признал, что «на войне ни одна из сторон не знает точно ситуации в лагере противника. Надо привыкнуть всегда действовать в соответствии с наиболее общей вероятностью, было бы иллюзией ждать момента, когда мы освободимся от всякого незнания…»²⁵ Вопреки всему бреду зрителей истории, когда они пытаются утвердиться в качестве стратегов, при этом наблюдая с Сириуса за процессом, даже самая совершенная теория никогда не может гарантировать конечный результат, наоборот, это конечный результат подтвердит или опровергнет теорию. Поэтому для того чтобы увидеть продолжение, нужно идти на риск и платить по счетам.

Другие зрители, которые парят чуть ниже, не видели даже издалека начала этой атаки, а видели лишь её конец и решили, что это одно и то же; и они находят, что в построении наших рядов был изъян, и что наша униформа не была в тот момент идеально безупречна. Думаю, что всё это последствия прицельной стрельбы, которую так долго вёл по нам неприятель. Ближе к концу гораздо удобнее судить о результатах, чем о ведении боя. Главный результат, если послушать тех, кто якобы сожалеет о том, что мы начали битву, не подождав их, предположительно заключается в том, что принесённый в жертву авангард был полностью уничтожен в столкновении. На мой взгляд, для этого он и был создан.

У авангарда есть лишь время, и самое лучшее, что может с ним случиться, это, в полном смысле слова, реализация своего времени. После действий авангарда операции разворачиваются на гораздо более широком театре военных действий. Слишком часто случалось так, что такие элитные отряды, выполнив какую-нибудь героическую задачу, оставались в живых, чтобы продефилировать со своими орденами, а затем вдруг обратиться против самого дела, которое они защищали. Ничего подобного не надо опасаться в отношении тех, кто шёл в атаку до тех пор, пока они не исчезнут сами.

Я задаюсь вопросом, чего лучшего могли ожидать эти люди? Особенности стираются в бою. Исторический проект не может претендовать на сохранение вечной молодости, защищённой от всех ударов.

Сентиментальные возражения также тщетны, как псевдо-стратегические кляузы: «Всё равно твои кости истлеют, погребённые на полях под Илионом, из-за неоконченного дела». Фридрих II, король Пруссии, упрекал нерешительного молодого офицера: «Пёс! Ты думаешь, что будешь жить вечно?» А Сарпедон сказал Главку в двенадцатой Песни «Илиады»: «Друг благородный! когда бы теперь, отказавшись от брани, были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны, я бы и сам не летел впереди перед воинством биться… Но и теперь, как всегда, неисчётные случаи смерти нас окружают, и смертному их ни минуть, ни избегнуть. Вместе вперёд!»

Когда развеется этот дым, многие вещи предстанут совсем иными. Ушла целая эпоха. Пусть не спрашивают, к чему были все наши ратные подвиги: они остались в горле системы господствующей лжи. Её невинный вид уже никогда не вернётся.

Несколько выживших уланов из 17-го полка, добравшихся вплоть до вражеской батареи, мимоходом втыкают свои пики в тело предателя, которого они нашли там, где он был.