За каждый метр

К Ивану возвращается слух. Опорник перемешивают огнем из пулеметов, похоже, бьет что-то крупнокалиберное.

– …мешок! – слышит Иван крик Гвоздя.

Выходит, что 80-й опорный пункт оказался ловушкой. В низине, окруженный пулеметными гнездами, простреливаемый насквозь.

Иван разворачивает пулемет вправо, оставляя опорник за спиной. Справа должен идти второй батальон, думает он. Продержимся.

Пуля прошивает правую руку, проходит навылет, сквозь кость. В глазах Ивана темнеет. Снайпер. Тёму тоже убил снайпер. Я уже не боец. Это понимает и Гвоздь, он хватает Ивана за карабин, который у всех крепится сзади к бронежилету, валит на спину и тащит. Но недалеко. Буквально метр.

– Я сам могу! – кричит Иван.

Но Гвоздь его уже никуда не тащит. Чтобы понять, что произошло, Иван, опираясь на здоровую левую руку, садится и оборачивается. Гвоздя отбросило пулей на полтора метра, и это больше не Гвоздь. Бывший секунду назад Гвоздем десантник лежит на спине, и лба у него нет.

Снайпер! – чуть не плачет Иван. Он смотрит на оставшийся в ногах ПКМ – пулемет стоит на сошках. «Сейчас я!..» – Иван мысленно готовится стрелять левой рукой, представляет, как прижмет приклад пулемета к плечу, как нащупает предохранитель. Откуда стреляет эта сука?

Иван оглядывается, но боль в простреленной руке застит глаза. Ага, вроде оттуда. «Сейчас я тебя…» Опираясь на здоровую руку, он наклоняется к пулемету, встает на четвереньки. Новая пуля пробивает левую руку в том же месте, что и правую, – у самого плеча. Удар сильный – Ивана переворачивает навзничь. Пулемет – вот он, в тридцати сантиметрах, невредимый. Приклад, такой родной… стоит на песке. Но рук дотронуться до железного друга нет.

Еще одна пуля пробивает левую руку в трех сантиметрах от предыдущей и утыкается в пластину броника. «Издевается сука, – думает Иван о снайпере, – сейчас добьет». Он слышит свист мины, 120 миллиметров. «Моя?!» Мина вонзается в тело Гвоздя, что лежит справа на расстоянии чуть больше метра, рвет его. Гвоздь принимает на себя большую часть осколков и взрывной волны, и Ивану достается совсем немного – горсть мелких осколков впивается в правый бок, туда, где нет пластин в бронежилете. Словно раскаленный нож медленно входит в почку, глубже, до кишечника – и проворачивается. Свистит новая мина. Сейчас все кончится! Но мина падает чуть дальше. Иван не чувствует боли в простреленных руках, вся боль в животе. Держись! Ты не умер сразу, не потерял сознание, значит, осколки – фигня, терпи! Боль отступит! Снайпер потерял к тебе интерес. Комья земли от близких разрывов сыплются на каску, на лицо, на бронежилет, на ноги… Присыпает… Накрывает, как кисеей. Иван открывает глаза, но запорошенные песком глаза слезятся, и он не видит неба, лишь тени безголовых сосен над собой.

«Сейчас я усну! Ноги тяжелые, тянут вниз, в глубь земли. Вот и хорошо». – Он вытягивает ноги, словно на кровати. Земля впитывает кровь из ран Ивана. Она кажется мягкой и упругой одновременно, как матрас. Ни один сучок не впивается в спину, он погружается.

«Земля!» – радуется Иван. – «Она больше не липкая противная грязь. Земля! Родная! Принимай!»

Иван щурится, смаргивает песок, попавший в глаза. Небо голубеет, вот-вот рассвет. Тени сосен ускользают в сторону.

«Полетели!» – командует себе Иван и закрывает глаза. – «Сейчас я усну! И наконец отдохну!»

Боль отступила, стала ноющей, убаюкивающей. Иван делает глубокий вдох, преодолевая тяжесть броника на груди, и такой же глубокий выдох. Бронежилет больше не давит. Иван улыбается. «Всё!»

07.35