За каждый метр

В двадцати метрах от замыкающих чуть глубже в экран прилетает черточка снаряда. Зеленая капля украинской пехоты рвется. Половина ускоряется, ближайшая к разрыву половина остается лежать.

– Бизон, я – Вышка, от 178-й точки восток 100, прием! – кричит в трубку оператор.

Наступает пауза. Украинцы пытаются убежать с экрана.

– Так не попали же, – Проза показывает на неподвижную часть пятна украинских пехотинцев, пятно вытягивается в полоску и тускнеет, – они залегли?

– 50 метров, калибр – 152 миллиметра. Достаточно!

Новый снаряд попадает прямо в середину двигающегося пятна.

– Бизон, я – Вышка, прямое!

Когда вспышка от разрыва снаряда тускнеет, от первой убежавшей половины украинской пехоты нет ничего зеленого. Вторая медленно тускнеет. Появляются три-четыре точки, снова исчезают.

– Вот эти залегли, – соглашается Вышка, – но все равно – размотали мы им пополнение, сорвали ротацию.

– «Гиацинт»? – Проза вспоминает Кречета.

– «Мста»! – Вышка смущается, он не уверен, положено ли гостю знать о тайных артиллерийских заначках полка.

– В этом плане последние три дня – исключительные. То ли нам снарядов подвезли? – Вышка смотрит в потолок и снова на экран. – Видите вот этот гребень? Он по ту сторону Донца, по нему проходит дорога. Лес кончается по эту сторону реки. «Немцам», чтобы что-то к передку подвезти, нужно этот кусок степи пересечь. Переправу мы, разумеется, не видим. Но артполк долбит ее постоянно. Иногда получается…

– …Изоляция района боевых действий? – перебивает оператора Проза.

– Вот здесь – от полутора до двух километров от ЛБС, мы своими «нонками» работаем. Все хорошо просматривается и днем и ночью через тепляки. И коптеры, и БПЛА здесь работают. «Немцам» приходится на передке держать минимум сил, они больше на контратаках работают… Если их в момент развертывания удается поймать, то – да… Жестко получается.

Звонит телефон.

– Вас вызывают, – объявляет Вышка Прозе с заметным облегчением.

Проза спускается на ППУ, но в дверях натыкается на Синицу.

– Андрей Владимирыч, вы же хотели покататься на танке?

– Да!

– Поехали! Кречет пропал. Не танк, конечно, БТР-МДМ, но вам будет достаточно.

Ошарашенный грустной новостью Проза выходит на улицу молча.

18.30

Зам по тылу Синица и Проза рассматривают черноту оврага внизу. Там мечутся два фонарика.

– Ошметки только… – голос Саблиста… – хохляцкий камуфляж.

Обладатель второго фонарика осматривает овраг без комментариев.

– Чего шаримся? Машина готова? – Знакомый голос Кречета раздается из-за спины.

– Вас ищем, товарищ полковник! – Саблист бежит наверх, отыскивая фонарем заместителя по вооружению.

Тот стоит, опираясь на суковатую палку, покачивается.

– Оба-на! Василий Владимирович! – радуется Синица.

– Чего? Потеряли меня?

– Да! – отвечает Саблист.

– Да я сам себя чуть не потерял. Но я еще по Потемкинской лестнице должен пройти! Не дамся им так просто! – Кречет машет палкой. – Свет убери! Пока нас опять не накрыли!

Его обнимают, едва не роняют.

– Ранен? – спрашивает Синица.

– Нога-рука, легко. Еще днем.

Кречета окружают бойцы из экипажа БРЭМки, помогают забраться в БТР-МДМ Синицы, Прозу оттерли.

– В госпиталь?

– Да ну! – машет здоровой рукой Кречет. – До утра полежу, если не полегчает, решим потом.

Он стискивает зубы от боли. В люк спускается Саблист, испытующе смотрит на Кречета.

– Еще промедол?

– Сколько часов прошло?

Саблист не отвечает, колет Кречета в здоровую ногу.

– К медикам, – командует Синица механику-водителю.

– Стоп! – Кречет придерживает зам по тылу за рукав, прислушивается.

Снаружи звонко лязгает сцепка. БРЭМ потянула подбитую БМД. Кречет отпускает руку Синицы. Тот кивает, механик-водитель запускает двигатель.

– Увидал двух хохлов, дернул затвор, они услышали, побежали. Я всего раз пальнул… И пустота. Очнулся, вы меня ищете.

– Мину они несли, – говорит Саблист, – хотели наши коробочки рвануть. По оврагу прокрались.

БТР-МДМ рвет с места.

08.00

Аляска стоит у стола и внимательно изучает экран оператора БПЛА.

– Пусто, товарищ полковник, и на 143-м, и на 144-м.

– Крупнее можешь?

Камера наезжает. Обнаженные изломанные стволы, обмелевшие от артобстрелов окопы, множество военного мусора вокруг опорников.

– Говорю, нет никого.

– Мы им за ночь девять машин обнулили. Этого хватило? – спрашивает начарт.

– И ротацию сорвали, – заключает дежурный.

«Мавик» медленно движется вдоль ЛЭП. Пролетает над перекрестком. Проза видит характерную свастику 147-го опорника. Там – наши. 148, 149, 150-й опорники пусты. Камера зависает над квадратом леса, где вчера «сушка» отработала кассетной авиабомбой. Изуродованный лес пуст.

– Унесли тела, – говорит оператор.

– Аляска, Аляска, я – Вышка, прием!

– Вышка, я – Аляска, да!

– Вижу движение разрозненных групп пехоты южнее 175-й и 177-й точек, прием.

– Вышка, я – Аляска, принял!

Командир полка тянет карту на себя. 175, 176 и 177-я точки на нашем берегу реки, но уже в степи. Именно точки, ориентиры на карте, а не опорники.

– Комдива набери! – приказывает Аляска дежурному.

Все офицеры на ППУ молча слушают, как дежурный звонит на ППУ командира дивизии.