За Хребтом

Вскоре они вышли на обширную площадь, еще хранящую память об аккуратной мостовой древности. Это место уже можно было назвать центром Мертвого Города, дома здесь были нещадно покорежены уже временем, а не оружием, как вдоль некогда широкой автомагистрали на въезде. Пустые скелеты домов таращились на путников проваленными глазницами окон, не имеющими стекол. Они, словно призраки, обступили овальную площадь по самой кромке и не могут решиться ступить на нее. На самой площади было пусто, ни единого автомобиля, обломка или иного мусора прежнего мира. Чистое пространство, явно поддерживаемое в надлежащем порядке искусственно, открывало взору громадное здание театра. Монументальные колонны, когда-то подпирающие крышу, стояли все так же прочно, но были изрезаны и выщерблены. Будто бы кто-то очень зубастый и голодный решил сгрызть холодный мрамор от дикого голода. Крыша театра топорщилась в небо изувеченными балками. Величественный фронтон развалился, лишь пара обезглавленных статуй осталась на своих местах.

Туман оглянулся на Лема, проверяя, не отстал ли он, и направился к стесанным ступеням, ведущим к входу в зловещий храм искусства.

– Туман, – Лем решил задать вопрос, который возник у него сразу же после знакомства.

– Да?

– Для чего тебе этот противогаз? Он изрядно обтрепан и порван в нескольких местах, бесполезно таскать его в таком состоянии.

– Не я один до сих пор его ношу. Все мы. Можно сказать, что это наш символ.

– Символ чего же? – они начали подниматься по ступеням к темному провалу входа.

– Как бы так вкратце… Первое назначение сугубо практическое. Мы здесь с начала всех войн, которые не утихают по эту сторону Хребта много лет. Я помню этот город живым. Тогда все кричало о том, что с непокорностью наших политиков Демиругия попробует совладать бомбами. Вот наше объединение и начало носить эти маски, готовясь к атакам. Как стало понятно позже, не зря.

– Ну а второе? – поторопил его Лем. Они теперь брели по узким коридорам, шурша желтыми листами старых газет, валяющихся повсюду.

– А второе назначение противогаза состоит в том, что он символизирует единство и равенство, при всей уникальности каждого.

– То есть маски вам для того, чтобы не выделяться каждому в отдельности?

– Немного не так. Если обойтись без красивых слов, то какой толк от человека, если он способен запомниться остальным лишь своей физиономией? А вот ежели тебя запомнили, не видя твоего лица, ведь ты в такой же маске, как и остальные, то это делает тебя Человеком. Именно с большой буквы.

– И что же, вы не знаете друг друга в лица? Никогда не снимаете масок? – недоверчиво сощурился Лем.

– У нас вместо лиц противогазы. В самом что ни на есть прямом смысле. Это наше проклятие, цена, которую пришлось заплатить в обмен на жизнь, которая не кончается бесчисленное множество десятилетий.

– Не понял я про проклятие и жизнь. Ты хочешь сказать, что ты помнишь начало Войны Тысячелетия? Но этого не может быть, она началась сотни лет назад.

– Может, сотни, а может, и нет, – пожал плечами Туман, – но лично я считаю, что ты так думаешь, потому что нет никаких документов о дате ее начала. У вас в Демиругии ведь нет истории. А насчет проклятия все очень непонятно даже нам самим. На нас испытывали самые хитрые виды оружия, на которые способна военная машина Демиругии. Газы, яды, взрывы и облучения – все это лично я пережил не единожды. И после всего этого мы буквально не можем снять маски. Не выходим на свет, закрываем кожу одеждой. Возможно, какой-то химикат изменил наши организмы, почти уничтожил, но внезапно подарил такую вот… жизнь.

– И много вас выжило из целого города?

– Сейчас и увидишь, – горько усмехнулся Туман.

Они приблизились к концу длинного коридора. Один из дверных проемов, слабо освещенный, был занавешен тканью. Оттуда доносились приглушенные разговоры. Подойдя вплотную, Туман откинул полог и зашел внутрь, жестом призывая Лема последовать за ним.

– Добро пожаловать, Лемор.

Взору подпольщика открылся большой театральный зал с балконами, лестницами и специальными ложементами для именитых гостей. Потолок уходил далеко наверх, своды его тянулись к самым звездам. Причем буквально, с чернильного потолка в зал смотрели тысячи небесных алмазных крошек – самая верхняя часть крыши была проломана той же необузданной силой, что и сгубила этот город. Лему доводилось бывать в театре, но он был совершенно не похож на то, что он видел перед собой сейчас. В мутных настенных барельефах угадывались роскошные украшения прошлого. Наверняка они были цвета восходящего солнца и искрились светом, наполняя воздух торжеством праздника. Балконы настоящим каскадом снисходили до общего зала, показывая, что влиятельные и заинтересованные в искусстве люди были частыми гостями местных представлений. В театре, который ему удалось посетить с Азимкой, не было и намека на изысканную красоту. Геометрически строгие линии, симметричные формы и резко очерченные границы сейчас являются вершиной чувства вкуса, по мнению представителей власти.