За Хребтом

При всей своей внешней сбивчивости и некоторой торопливости мелодия не скакала по стилям. Она звенела, как надежный механизм хронометра, где все аккорды цеплялись друг за друга, как зубья шестеренок. В одних местах она казалась простой, в других – витиеватой и чересчур запутанной, но общий мотив так сильно вгрызался в душу, обнажая старые раны, что Лем обнаружил себя замершим с широко распахнутыми глазами и взглядом, устремленным много дальше обшарпанных стен театра. Гитарист, которого подпольщик так и не смог найти, начал играть тише, начиная весь мотив заново.

Вдруг он прокашлялся, прервался на секунду, сбившись, вновь ударил по струнам и хрипло заговорил нараспев:

Из пепла ядерных пожарищ
Поднимем головы мы гордо…

К гитаристу присоединилось несколько голосов. Поначалу вразнобой, но все слаженнее и дружнее с каждым словом они продолжили:

Законы государств поправим;
Мы дети атомного шторма.

Шагая по костям погибших,

Без предрассудков, суеверий,
С противогазами на лицах,
В Судьбу единожды поверив…

– Знаешь, когда-то мы считали, что обладаем оружием, которое способно не только остановить все войны, но и разрушить Демиругию. Мы думали, что оно положит конец тому человечеству, которого все время бьет озноб войны, и создаст строителей мира, новое человечество. Поколение созидателей.

– Вы собирались достичь этого с помощью оружия? – в ужасе спросил Лем, – разве не видно, к чему это рано или поздно приводит?

– О нет, это немного другое оружие, Лемор, – ответил Туман, – по нашему замыслу, оно должно было изменить всех изнутри. Это книги. В подвале этого театра собрана величайшая библиотека, которую мне доводилось видеть. В ней история, искусство и философия сплетены в неразрывный клубок. Эти книги могут рассказать о прошлом, объяснить настоящее и показать будущее.

– Исторические книги! Наше правительство ведь запретило историю, стирая каждое упоминание о том, что случилось больше десятка лет назад. Эти знания, обладай ими народ, сокрушат любую веру государства!

– Мы тоже так думали и пытались достучаться до вашего народа. Но тщетно, они не слышат простейших вещей. Не хотят слышать.

– Но почему же? – возмутился Лем. – Наверное, вы действовали неправильно.

– За долгие годы мы перепробовали многое. И вот что мы уяснили. Вы не хотите изменений. Жалуетесь на власть, голодаете, мечтаете о лучшей жизни, но когда вам дают способ объединиться и воспрянуть, вы стыдливо опускаете глаза. «У меня дети», «А вдруг за это с работы выгонят», «Может, кто-нибудь начнет, а я подхвачу?». Стадо, которое так им и останется.

Хор, к которому присоединились почти все, повторял последний куплет. Туман поднял взгляд и тоже влился в общую реку голосов:

Мы вспять вокруг все повернем.
Готовы ко всему и сразу.
Границы наций разорвем
И не оступимся ни разу.

Музыка кончилась, и люди в противогазах разбились на небольшие группы, принявшись что-то обсуждать вполголоса. Туман поднялся, похлопал Лема по плечу и направился к выходу, ускоряя шаг. Он стремительно прошел по коридорам, подпольщику пришлось постараться, чтобы не заплутать и не отстать. Он остановился лишь в дверном проеме, на выходе из театра. Лем хотел что-то спросить, но Туман опередил его:

– Запомни, Лемор. Всякие перемены происходят лишь тогда, когда ты сам к ним готов. Поэтому, чтобы изменить мир вокруг себя, для начала нужно измениться самому. Пройдет еще немного времени, и все мы либо изменимся, либо сдохнем и превратимся в радиоактивный пепел. И дадим, наконец, планете пару тысячелетий отдыха.

– Хочу признаться, Туман, я революционер, и в скором времени перемены настанут, будь уверен. И как только правосудие свершится, я вернусь сюда, – пообещал Лем.

– Правдоборец, значит, хех, – усмехнулся Туман, – хорошо, если так. Но что-то мне подсказывает, что здесь уже нечего ловить. А вот за тем Хребтом вполне возможно, – он указал рукой в темноту.

– Ты про Республику Кант? Почему же вы сами не пробовали уйти туда?

– Пробовали, отправляли поисковые группы. Только возвращались из них всего по паре человек. Обожженные, облученные, сошедшие с ума. Только знали твердить, что духи, мол, злые никого за Хребет не пустят. После этого мы решили уж здесь остаться.

Он замолчал, смотря на разрушенные улицы, лучами сходящиеся к театральной площади.

Лем взглянул на наручный хронометр впервые за долгое время, в груди тут же вспыхнула паника. Не только его смена закончилась, дежурство Палия тоже уже подходило к концу! Как он объяснит свое отсутствие, если Хасар или Сурнай проснутся и не найдут его? Надо скорее возвращаться в лагерь, не медля ни секунды!

– Туман, уже поздно. Мне, наверное, пора, – скороговоркой произнес Лем.