За колымским перевалом

— Где же их искать, по вашему мнению? — с открытой издевкой выкрикнул Донсков, отмахиваясь носовым платком от комаров.

— По левобережью Колымы.

— Избави бог, дорогой Вадим Донатович! Только не там! — Донсков театрально воздел кверху короткие толстые руки.

— Почему?

— Они расположены в области активной ледниковой деятельности с большими мощностями наносов.

— Что из этого следует?

— То, что вы, уважаемый коллега, и саки знаете преотлично. В этой среде не может водиться золото.

— Вот именно — водиться! Потрясающе точное определение! И почему же?

— Я поддерживаю точку зрения Лисянского — на Теньке золотые россыпи концентрируются в узлах, составляющих отчетливо вычерченную зону. Вне этих зон металла нет и быть не может!

— Вы твердо уверены в этом?

— Голову кладу на плаху!

— Кладите, непоколебимый Борис Маркович, — Пеньковский протянул зажатую в кулак ладонь, медленно разжал пальцы. На мозолистой ладони лежал бурый комочек.

— Что это? — Донсков осторожно взял пальцами комочек, поднес к глазам. — Террасовое золото? — Он пошарил в кармане, извлек монету, принялся соскабливать грязно-коричневую корочку, покрывавшую золотой самородок. — Нет-нет! Это просто случайность!

— Не слишком ли много случайностей, от которых вы с Лисянским отмахиваетесь? Вы знаете, что и в какое время надо крепко хватать…

Донсков отшатнулся, словно от удара.

— Что вы хотите этим сказать?

Пеньковский усмехнулся, наслаждаясь растерянностью Донскова.

— Признайтесь хоть раз в жизни перед самим собой, что давно не верите в непогрешимость гипотезы Лисянского. Боитесь? Убежден, что и Лисянский…

Донсков неожиданно для его комплекции шустро поднялся с камня.

— Хотите правду? — Губы его мелко дрожали. Он снял очки, и Пеньковский увидел тот самый леденящий взгляд бесцветных глаз, которым он смотрел на него тогда — ровно десять лет назад. — Я скажу ее вам — мы здесь одни и можем быть совершенно откровенны, как люди, прошагавшие вместе по колымской тайге почти два десятка лет. Все гораздо проще, вы завидуете нам. Да-с! Самая обычная зависть — неизбежная черта каждого умного человека. Признаю, природа наградила вас незаурядными способностями геолога. Вам бы диплом. Впрочем, вы же понимаете, что с вашим прошлым… вы видите, как мне неприятно говорить об этом… — Донсков глумился над старым геологом. — Но ведь вы хотели правды! Ваше прошлое не перечеркнешь, оно не позволит вам создать себе имя Ничем, даже гениальным дополнением к теории Лисянского. Остается одно — развенчать славу Лисянского! Доказать наличие золота там, где мы это наличие отрицаем. И вы полезли напролом. С чем? Одни догадки. Предположения. Интуиция удачливого поисковика-практика. И все. Что вы сделаете один, милейший упрямец, с таким скудным багажом? Один против всех? У вас нет ни сил, ни времени. Вам же скоро шестьдесят.

Донсков, к удивлению своему, видел, что Пеньковский слушает спокойно, не проявляя обычной нетерпеливости.

— Вот уйдем мы с вами из жизни бренной, придут на наше место молодые. Тогда произойдет неизбежная при смене поколений переоценка ценностей. Тогда и к нашей теории, может быть, подойдут критически… Да мы-то с вами тогда будем уже в ином мире. Так во имя чего вы сегодня, на исходе жизни, пытаетесь устроить свалку? Не воруйте сами у себя последнюю радость. — И Донсков умолк, продолжая настороженно поглядывать на Пеньковского.

— Я знал… от вас можно ждать что угодно. Но такого цинизма, такой… изощренной пакости! Как низко вы пали, защищая своих господ от геологии. — Пеньковский с высоты своего роста посмотрел на Донскова, и ему нестерпимо остро захотелось стукнуть кулаком по блестящей полированной голове. Он пересилил себя и отошел назад, чтобы видеть глаза Донскова. — Действительно, кто я? И кто вы? Вы можете говорить мне все, что захотите. Можете плюнуть мне в лицо. А я даже вытереть этот плевок не имею права. Мало-мальски порядочный человек уже в силу этих обстоятельств таким преимуществом никогда не воспользуется. Вы — воспользуетесь. Поэтому я имею все основания сказать вам: вы — подонок!

Донсков хотел повернуться и уйти как можно скорее и как можно дальше от разъяренного старика, но боялся повернуться к нему спиной и только медленно отступал.

— Замолчать вы меня не заставите! — продолжал Пеньковский. — Вы правы только в одном: мне недолго осталось жить. Но пусть это будет только один год, месяц, день, Я буду орать на всю тайгу: на Теньке есть россыпи, лежащие под ледниковыми отложениями, Я буду их искать. Один. До последнего часа буду ковырять землю вот этими пальцами, пока они гнутся.

На берегу ключа показался человек, закричал:

— Жарченко пришел! К себе зовет!