За Кубанью

Работа над планом не ладится — без Ильяса и Умара его выработать трудно, надо ехать в аул. Начальник не возражает. Решено отправиться под вечер. Весь день снаряжают роту в путь. Максим успевает заглянуть к Сомовой — попрощаться. Катя осунулась, побледнела, на лице усталость, У нее Биба. Она раздалась в талии, глаза лихорадочно блестят. Чувствуется, она сосредоточена на какой-то мысли, отвлечь от которой ее очень трудно. При появлении Максима женщины смолкают.

— Уезжаю на несколько деньков, — бодро сообщает он. — Что маме передать, Биба?

— Скажи, что здорова.

— Больше не звонил? — после некоторой паузы спрашивает Максим. — Нет… — Голос Бибы становится хриплым, каким-то чужим.

— Жаль. Ибрагим сейчас дозарезу нужен.

— Растерялась я тогда, — признается Биба. — Надо было назначить ему свидание, ведь иначе его не поймать.

— Не расстраивайся, — успокаивает ее Максим. — Не полез бы Ибрагим в засаду, не из простачков. Да и стрелять на свиданиях — не дело. Вот кончим с Алхасом, возьмемся за Улагая, тогда и до Ибрагима очередь дойдет. Не спеши, Биба, скоро все уладится.

— Уладится? — Биба в негодовании вскакивает со стула. — Все уладиться не может. Ты не понимаешь, чем я живу.

— «Чем я живу»! — вдруг вспыхивает Максим. — Не одна ты обижена бандитами. А Ядвига Ценская? А Катя? А Ильяс? А вдова Мурата?

Биба на глазах меняется — съеживается, как бы становится меньше, на лице — выражение боли. Она бросается к двери. Сомова укоризненно качает головой и спешит за ней. С трудом догоняет.

— Биба, Бибочка, я ведь не могу бежать.

После ранения у Сомовой постоянная одышка.

— Мы сами все сделаем, Биба, — говорит Сомова. — Позвонит — назначай свидание. Я в засаде буду, у меня есть оружие. Именное. Меня никто из дружков Ибрагима не заподозрит.

— Правда? — Биба заглядывает Сомовой в глаза, жмется к ней. — Только бы скорее. А то не дождусь…

— Биба! — Сомова не на шутку встревожена. — Я это сделаю с одним условием: если ты дашь мне слово, что не сделаешь глупости!

— Даю!

— Ну смотри, Биба, я тебе верю.

Биба ничего не слышит. «Он еще позвонит!» — думает она, и сердце ее начинает стучать сильнее. Разве- не для того покинула она аул, чтобы рассчитаться со своим врагом? Только ради этого одного стоит жить.

Падает снег — мелкий, рассыпчатый, частый. Как соль. Падает снег — колючий, сухой. Снежинки прикасаются к лицу, словно острия иголок, и лежат, не тая, и лицо пощипывает.

— Пойдем назад, — предлагает Сомова. Она берет Бибу под руку, опирается на нее. — Максим мужчина, а что мужчины могут понять в таком деле? Между нами сама природа пропасть создала. А ведь человек он хороший. Вот уезжает. А вернется ли?

У ворот тарахтит автомобиль. Машина трогается и почти мгновенно исчезает за поворотом. На дороге остаются двое. Вместе заходят в комнату, вместе плачут. Потом, захватив завтрашнюю пайку хлеба, вместе идут к Ценской.

Во дворе ЧК Максим пересаживается на коня. Отряд выступает. Неспокойно на душе у Максима, и не предстоящий бой тому причиной. Враг наконец-то получит свое, уж в этом-то он уверен. Размышляет о судьбах человеческих. Сколько неизлечимых душевных ран оставляет после себя это грозное время, не так-то просто дается в руки счастье. К иным оно уже не придет никогда. Сможет ли забыть Биба о своем несчастье? А что делать жене Мурата, оставшейся без кормильца? Кем станут тысячи беспризорников, что шныряют по базарам в поисках куска хлеба?

«Бесчувственный дурак! — корит себя Максим. — Надо же — накричал на Бибу! Если вернусь, возьму ее фельдшером в оперативный отряд. А может, в детдом? Увидит, что ее горе — лишь капля в потоке бед, которые принесла изуверская жестокость контрреволюции».

Поскрипывают по снегу полозья, бегут мысли. Лишь возле леса Максим снова вспоминает, зачем едет в аул. И веселеет. Не злой человек Максим, а тут в глазах вспыхивают злорадные огоньки. Всех в клочья! Теперь уж ни один не уйдет от справедливой мести.

В ауле будто ждали гостей — аульчане разбирают бойцов по домам, угощают, чем богаты. А Максиму и закусить-то некогда — сразу за дело. Они сидят в кабинете Мурата, который теперь занимает Ильяс — командир отряда, идет допрос бывшего алхасовца Айсы. Не он ли сообщил в банду о предполагающемся приезде учителей?

— Как вы могли подумать? — Айса подавлен подозрением. — Что я, душегуб? Мой сын в школу собрался.

— Айса, — в голосе Умара недоверие, — помнишь наш разговор, когда ты вернулся? Мы ведь знали, что ты пришел по заданию Шеретлукова, могли посадить. Не сделали этого. Ты хоть сейчас признайся.

— Я в банду и весной не собирался возвращаться. Даю слово.

— Но ведь сообщил же кто-то бандитам об учителях.

— Не я… — совсем тихо говорит Айса. — Я об этом и не знал.

— Не ты, — соглашается Ильяс. — А кто? Ты знаешь?

— Не могу сказать, — шепчет Айса. — Аллах покарает меня! Этот человек под защитой самого аллаха.

— Неужели мулла?

Айса побледнел, руки его дрожат. Несчастный уверен: аллах нещадно покарает его и сделает это немедля.

— Я свободен?

— Свободен, иди.