За кулисами

Через шесть часов самолёт приземлился в Калифорнии, а танцевальный дебют в Нью-Йорке увенчался сладкими брызгами шампанского. Он принялся искать её едва забежав за кулисы: звонил на отключенный телефон, молил наставника рассказать её домашний адрес, выпытывал у хореографов и других артистов хоть какие-то урывки информации, которые могли бы помочь найти исчезнувшую танцовщицу. Бился в тревоге, пока не услышал от Крэга, наконец, соболезнующее и многозначительное: "Мишель не хочет тебя видеть". И тогда желание бороться за последний шанс с хрустом уступило место смиренной покорности.

А в Сан-Франциско с непомерным ужасом и стыдом Молли уже встречала свою сестру на пороге их дома. Похоже, неразборчивость в людях и тяга к плохим парням была свойственна обеим девушкам, потому что им двоим предстояло рассказать друг другу нечто слишком важное. За тот период, что сёстры оказались в разлуке, младшая успела покаяться перед небесами за свою ребячливую ошибку, пожалеть о том, что заручилась поддержкой у легкомысленной Джорджи, которая, видимо, и не так много смыслила в жизни. Молли на порядок повзрослела, хотя от этого было не легче искать оправдания, и все же, так рано Мишель она не ждала, заикаясь при виде заплаканной сестры.

Рабочий график, учебное расписание с тех пор претерпели изменения; в апартаментах стали копиться кипы распашонок и детских пелёнок, вытесняя из комодов платья, коротенькие юбки и откровенные бра. В Калифорнии неторопливо наступил тёплый апрель, выманивая на улицы прохожих, наслаждающихся солнечным сезоном. Танцевальные группы пополнялись детьми и взрослыми, а Мишель брала все меньше часов в студии, проводя большую часть времени дома, неподалёку от ванной комнаты и наблюдая с раннего утра за городской суетой.

Переполненные трамвайчики взбирались по холмистым заасфальтированным переулкам, колонны такси следовали мимо ее окон, увозя пассажиров в строгих костюмах на работу. Мишель часто фантазировала о том, чтобы перекроить свою судьбу, глядя на размеренную жизнь, мелькающую прямо у ее носа: бумажная волокита, график от звонка до звонка и натянутое общение с посторонними ради галочки, которое не предусматривало актерской игры за исключением фальшивых вежливых улыбок. Все могло бы сложиться иначе, вплоть до удачного замужества и семейной жизни, как в рекламе зубной пасты. Но вместо этого Мишель наблюдала, как ее крохотный мир, вертевшийся вокруг одних лишь изнурительных физических тренировок, терял равновесие. Беременность отняла у неё возможность забываться в работе, а от этого танцовщица слишком усердно и надрывно вспоминала о Брэндоне.

Она вспоминала всё, не обходя стороной ни единой фразы и прикосновения, пока блондин вдруг из похотливого равнодушного бабника не представал перед ней запутавшимся, извиняющимся за мимолетный секс с незнакомкой. Отравляющие слова умерщвляли в Мишель желание перешагнуть через прошлое: "Я очень хочу быть вместе. Не знаю, захочешь ли ты…" Просто винить в поступке блондина их наставника со временем оказалось глупостью. Макарти всё же был не виноват, что предугадал такого простого и безнравственного Брэндона, а жизнь в безызвестности о нём излечила и эту женскую обиду. Очередную обиду. И теперь, вынашивая их общего ребёнка, Мишель изнывала и тосковала по Форду, с дрожащим подбородком представляя, каким бы хорошим он мог оказался папой и даже мужем.

Не так давно на соседнем доме появился рекламный банер, не дающий девушке покоя: «Чёрный принц» приезжает на сцену Сан-Франциско. И ей было странно чувствовать, что сбежав с премьеры и прожив в разлуке несколько словно напрасных месяцев, она была готова броситься за треклятым билетом. Лишь бы еще один раз увидеть отца ее ребёнка. Вот только с многометрового изображения напротив в ее окна заглядывали хоть и знакомые, но совсем не родные томные глаза: на постере красовался Орландо.

Мишель еще долго гадала, чем руководствовался Брэндон, отдав свою роль конкуренту: устал ли от ответственности, наигравшись на театральном поприще, нашёл ли проект получше или же… Действительно не смог танцевать без нее… Последняя версия истязала женское сердце до ноющей тупой боли. Ведь и без него оказалось труднее, чем Мишель себе представляла. Каждый последующий вечер становился все более продолжительным и бессмысленным: стоило подкрасться полночи, как на душе начинало скрестись жалобное, непреодолимом отчаяние. Чем больше пролетало дней, тем больше становилось ясно, что девушка истомно скучает по тому, кто, похоже, послушно оставил ее позади. И это значило лишь то, что Мишель не ошиблась — он ни за что не захотел бы ее отыскать и тем более обременять себя незапланированным отцовством.

Но однажды одним таким депрессивным вечером в квартире раздался оглушительный, назойливый звонок.