За кулисами любви

У Леры закружилась голова, и если бы оказавшийся рядом Андрей не подхватил бы ее и не усадил в кресло, она, наверное, села бы прямо на пол – позорно, на глазах у всех. Народ проявил деликатность, все вдруг заторопились по совершенно неотложным делам, принялись толкаться в дверях, и через минуту Лера и Андрей остались в комнате вдвоем. Единственное, что потом вспомнила Лера, – странный цепкий взгляд, который бросил на нее Вась-Вась, обернувшись в дверном проеме.

Андрей сидел возле нее и молчал. Лера тоже молчала. А потом заплакала, мучаясь от того, что она ничего не может Андрею рассказать: про то, как живет она последние два месяца, про свои сомнения и метания, про устроенную Викой ловушку. Про то, что она любит этого человека, что она обидела его и потеряла. Что мир повернулся к ней совсем другой стороной, и она уже устала от этой грязи и мелкой человеческой подлости, к которой она, как ни крути, всесторонне причастна. «Наказания без вины не бывает», – сказал бы Андрей – он всегда говорил ей правду. Она и сама это знает. И она не имеет права перекладывать все это на него – он любит ее и будет переживать, зная, что не в силах помочь. Это ее груз, ее тайна, и со всем этим она должна справиться сама. В одиночестве. Справиться – и как-то жить дальше.

Вскоре Андрей ушел: у него сегодня премьера. Понимая, что Лера пойти не сможет – ничего страшного, смотреть второй спектакль даже лучше – осторожно спросил, не будет ли Лера возражать, если он пригласит Вику. Летом она заходила к нему, они хорошо поговорили, она даже оставила телефон… Лера не возражала – с какой стати?

Вика чувствовала себя не в своей тарелке. Черт ее дернул пообещать Хохлову, что она придет на премьеру! Гранд-опера, Ковент-Гарден, премьера в МХТ у Табакова – если приходилось к случаю, она в театр захаживала. Дома, в Екатеринбурге, изредка ходила на дорогих гастролеров и громкие премьеры – тогда ее забавляло происходящее на сцене и вокруг, слегка щекотало нервы: а вот могла бы и она так же, да еще не в Малом театре, а в Урюпинской драме, играть ту мерзость, которую пишут нынешние молодые драматурги вроде братьев Песняковых, терпеть приставания режиссера и хамство помрежа, заискивать перед завтруппой, замирать перед листочком с распределением ролей («досталось – не досталось»), трястись в гримерке перед премьерой и плакать от бессилия над косноязычными рецензиями, написанными тупоумными критиками. И при этом едва сводить концы с концами, хватаясь за любую халтуру. В общем, иногда ходить в театр бывало занятно.

Но притащиться в кукольный! Упаси бог, она еще встретит там знакомых – не тех, из театралки, а настоящих, нынешних – и как она будет оправдываться? Так и оказалось: в фойе бродили люди из прошлого, общаться с которыми Вика не имела никакого желания. Она даже не помнила их по именам, поэтому кивала холодно, мимоходом, чтоб, чего доброго, не привязались с воспоминаниями. Потом ушла в буфет, взяла чашку кофе и уселась в самый дальний угол, за большой аквариум, сделав вид, что увлеченно наблюдает за рыбами.

– Виктория! Какими судьбами? – знакомый голос заставил ее вздрогнуть.

Вика сердито обернулась – и здесь достали! – но моментально расцвела улыбкой: перед ней стояла жена мэра, с которой они играли в теннис по средам и субботам. Как же она могла забыть! Кукольный театр был любимым детищем мэрии – в пику оперетте, которую курировал и посещал губернатор. Поэтому ко Дню города здание кукольного не просто отремонтировали, а построили заново, и на премьеры взрослых спектаклей, куда захаживал сам мэр, почитал своим долгом явиться весь бомонд.

Вика повеселела, они пили кофе и мило беседовали, потом к ним присоединился сам глава города, и когда они втроем прошли в зал, где их ожидали почтительные билетерши во главе с директором и замом, на них были обращены все взоры. Викиным соседом оказалась модельер Лариса Никитина, вещички от которой полагалось иметь каждой городской моднице. Были они не столько хороши, сколько дороги, и Вике совершенно не нравились, как и сама Лариса, и все же она время от времени их покупала. Но носила редко, они казались ей вычурными, нарочито авторскими и многозначительными, а Вика предпочитала дорогую простоту и изящество. Со второго ряда Вике радостно махал рукой владелец соседнего с театром ресторана «У Коломбины» – ну что ж, она, так и быть, побеседует с ним в антракте, если его комплименты не будут выходить за рамки светской беседы. Мужик он неплохой, и в другие времена она взяла бы его на заметку, но пока ей было не до него. «А, в общем, неплохо, что я пришла, – окончательно успокоилась Вика. – Лишь бы спектакль был не слишком длинным, ведь уйти в антракте не получится – все заметят».

Медленно погас свет. Тяжело, как бы нехотя, уполз к кулисам расшитый занавес, и со сцены потянуло сквозняком. Почему-то стало тревожно.