За куполом

Рейнольдс сделал глубокий вдох и вытер слезы с глаз.

– Хорошо, я готов.

Амадис впервые за долгое время отвел от него взгляд.

– Не так быстро. Инъектор в медотсеке – тоже намек.

– Все возможные блага и ужасы одновременно?

– Айоки сложнее всего человечества, вместе взятого. Значит, Аарон Мерве – кровожаднейший из убийц.

– И он мертв!

– Еще нет. Последние двадцать минут – это инвазия моих расчетов в твое сознание. Я ведь способен внедрить туда не только образы деревьев и кустарников. В настоящий момент ты стоишь в медотсеке рядом с телом Абигейл Рэй.

***

Малколм Рейнольдс стоял в медотсеке рядом с телом Абигейл. Побелевшая кожа лица увеличивала контраст с мазками крови, оставленными его пальцами. Над ней нависала голографическая схема тела и внутренних органов, чуть выше – кричащие красным цветом цифры жизненных показателей и замерший тайм-код времени смерти. Рядом Аарон Мерве уставшей рукой с трудом удерживал на мушке кларкорианца.

На металлический корпус Айоки падали светло-голубые блики. На этот раз он, не говоря ни слова, с кажущейся тенью сопереживания взирал на Малколма. Явно владея полной информацией и понимая, что сейчас творится в голове у Рейнольдса, он не тратил времени на разговоры и ожидал конкретных действий.

Ложные воспоминания и прыжки во времени окончательно отняли у математика ощущение реальности. Он чувствовал себя запертым в собственном теле, отдаленно наблюдающим за искусственным низкополигональным окружающим миром. Стеклянные стены, фотонные двери, пластиковое оборудование, сверкающий хромом металл и силиконовые детали уже настолько осточертели своей вылизанной иллюзорной стерильностью, что начинали расплываться в глазах. Пытаясь очнуться, он повелел немеющей руке впиться в копну волос на кажущейся безразмерной голове, но ощутил лишь отдаленное покалывание.

Шаткой походкой математик подошел к столику с инструментами и взял инъектор. Тот лежал небрежно, но оказался предусмотрительно наполнен нужным лекарством. Стало вдруг понятно, как это будет нелегко: гибель всего человечества эфемерна и неосязаема, а Мерве здесь, живой, настоящий. Вряд ли получится успокоить себя тезисами о системах и неотвратимости энтропии. Оставалось только надеяться на спасительный стакан воды от Амадиса и пример кларкорианцев. Нанокластеры должны сожрать все эмоции, снять груз ответственности и вины, оправдать жертвы. Дилемма вагонетки, только и всего. Неизбежность. Главное – пережить этот момент, а после он уже не будет предателем и жалким трусом. Это все временно.

Это все временно.

Аарон переводил взгляд с Абигейл на Айоки и обратно, не обращая внимания на Малколма. Своим молчанием он требовал ответов от проводника, хотя тот смотрел на него равнодушно. Математик зашел к нему со спины, но не из трусости, а чтобы ненароком не встретиться взглядами. Пришлось сжать инъектор покрепче в руке, так как ладони вспотели настолько, что, казалось, аппарат мог выскользнуть от любого толчка. Сделав глубокий выдох, а потом снова вдох, Малколм испытал нестерпимое желание закончить все поскорее.

Он набросился на журналиста, обхватил изо всех сил шею и ввел туда смертельную дозу препарата. Тот от неожиданности не сопротивлялся первую секунду, потом дернулся и попытался высвободиться, все еще не прилагая особых усилий. Только постепенно осознав опасность, он натужился, извернулся и ударил Рейнольдса стволом резака в висок. Испугавшись размахивания оружием, Малколм выронил опустевший инъектор и схватил резак вместе с рукой Мерве, после чего повалился вместе с ним на пол.

Аарон бился и сопротивлялся, отчего яд только быстрее разносился по венам. Малколм лежал на спине, удерживая его на себе захватом и из последних сил прижимая к полу руку с резаком. Когда усталость взяла свое настолько, что конечности отнялись, Мерве уже перестал сопротивляться. Онемевшее тело отяжелело неподъемным мешком и придавило своего убийцу. Руку истощенного математика сейчас мог отвести и младенец, но он опасливо не отпускал Мерве до тех пор, пока не перестал слышать его дыхание.

Айоки, наблюдавший за всем отстраненно, после лишь помог выбраться из-под тела. Малколм сразу же вырвался из механических рук и, пытаясь сдерживать рвотные позывы, упал на четвереньки. Желудок, видевший с самого утра лишь чашку кофе, бесплодно и болезненно сжался, рот наполнился горечью, а от нижней губы к полу протянулась вязкая нить. От попытки вытереться она лишь строптивой паутиной перескочила с сохнущих корок на запястье. Глупое наблюдение за этой картиной заставило прислушаться к себе – к спазмированному нутру, к иссыхающим и парализованным от усталости мышцам, трясущимся от стресса рукам и чувству вины, сжимающему под ребрами. Всего этого скоро не станет. Блеклое изнывание взаперти закончится.

Рейнольдс сплюнул скромные остатки слюны и последний раз посмотрел на Аарона и Абигейл. После чего поднялся на дрожащие ноги, подошел к кларкорианцу и сказал, будто выдохнул:

– Веди!

***