За линией Габерландта

Начальник этой партии геолог Бортников в. прошлом году открыл очень богатые россыпи золота и еще чего-то. Он погиб, кажется, в апреле или в мае, как полагали, при несчастном случае. Утонул в реке. Но вот недавно все, что осталось от Бортникова, нашли в речном иле где-то на острове в реке Кирелях. Выяснилось, что Бортников убит выстрелом в спину, ограблен и сброшен в реку. Рюкзак его оказался набитым камнями, а все документы, которые он носил при себе, исчезли. Геологи вот уже несколько месяцев ведут работу в том районе, пытаясь восстановить контуры месторождения, но пока еще неудачно.

Товарища, который зашел к нам, вызывали на следствие. Он очень удручен. Не знает, что и подумать об убийстве. Кто, зачем?..

Вся эта история заставляет быть начеку. Нам с Варей подчас становится не по себе. Кто бы мог думать, что и здесь неспокойно.

Геолог провел у нас весь день. Когда я рассказал ему о встрече с проводником, он оживился, заставил вспомнить, когда это было и при каких обстоятельствах.

— Странно, странно, — сказал он, узнав о дате нашей встречи.

Оказывается, в этот день Скалов был болен, он отказался идти с геологами в поиск, оставшись в палатке. А сам, значит, ушел за пятьдесят километров. Расстояние, которое не всякий здоровый рискнет пройти, да еще по тайге, через топкие долины и горные ручьи. Наврал проводник насчет болезни.

— Он не говорил, зачем ходил на прииск? — спросил гость.

— Не спрашивал, — честно признался я.

— Жалко. Очень важный факт. Вы не забывайте его, Зотов.

Видите, ребята, какие загадочные события происходят в нашей безмолвной долине. И мы в какой-то степени уже оказались втянутыми в эти таинственные события. Приезжайте скорей, вместе мы быстренько разберемся.

Ваш П. Зотов с супругой».

Третье письмо мы получили в Катуйске уже в дни сборов.

Работа на острове закончилась. Но палатку мы не снимали. В нее вселялась первая группа плотников и подрывников, приехавших строить дома и прокладывать дорогу от побережья.

Иван Иванович Шустов проводил нас до пристани, усадил на катер, проверил, все ли я взял для Зотова, и, вскочив на палубу, сам налил на дорогу «посошок».

— Желаю удачи, ребята. Честно говоря, жалко мне с вами расставаться. Будем считать, что прощаемся не надолго.

Глаза у доброго директора были грустные. Как-никак два года прожили вместе.

Катер вспенил воду бухточки и помчался вдоль берега. Острый скалистый мыс скрыл от нас панораму совхоза.

— Сколько тревог и волнений ждет нас впереди, — задумчиво сказал Серега Иванов, словно предвидел серьезную беду.

— Ладно, не причитай, — бросил Смыслов, но тоже вздохнул.

В городе было неспокойно.

Тревожили сводки с фронтов. Загадочно вела себя союзница Германии, наша восточная соседка Япония. Она уже воевала; восточные моря, где проходили наши морские коммуникации — эта тоненькая ниточка, связывающая Колыму с остальной страной, — сделались ареной битв, везде шныряли подводные лодки и сторожевые корабли. Наши торговые суда шли в Нагаево извилистыми путями, время в пути удлинялось, никто не знал, когда ждать корабли и ждать ли их… Обстановка была нервная, чреватая всякими неожиданностями.

— Совсем плохо с продуктами, — сказал мне Зубрилин. — Вся надежда на подвоз. А с подвозом, прямо скажу, не ладится. Снабженцы не блещут, да и транспорт постоянно подводит нас. Намечаем одно, получается совсем другое. Очень трудно работать. Вот так, друзья.

В магазинах мы видели пустые полки. Вместо хлеба выдавали сухари. Не было курева, начались перебои с сахаром и молоком. Лица людей выражали озабоченность и тревогу. По вечерам на прибрежных сопках стояли жители города и с надеждой всматривались в тусклый горизонт моря. Где долгожданные корабли?

Омаров ездил по совхозам, рыбным промыслам, и оттуда понемногу, но все же шли в столовые и магазины овощи, мясо и рыба. Усилия треста и капитана Омарова не пропали даром: в эти трудные дни совхозы и промыслы поддерживали горняков своей продукцией.

Мы задержались в городе более чем на месяц. Много времени отняли камеральные работы. Никак не удавалось получить оборудование и продовольствие на всю зиму. А уезжать за тысячу километров налегке, надеясь на подвоз в будущем, было слишком рискованно. Это понимали и руководители.

Наш общий знакомый Дмитрий Степанович Дымов, к которому мы с Бычковым обратились с просьбой ускорить комплектование партии, сказал, разводя руками:

— Вы должны понимать, какое сейчас положение. Обеспечим до января. А там — с подвоза.

— Мы будем очень далеко и приехать не сможем, — сказал Бычков.

— Не знаю, не знаю… Идите к Омарову. — Он вдруг заговорил с нами сухо и официально.

— Его нет.

— Ну, а я не в силах.

Он тоже нервничал, был явно не в духе. То и дело бегал на рацию, вел переговоры с базой в Находке, но корабли от этих разговоров не шли быстрее. Вскоре и Дымов уехал по совхозам.

Прямо скажем: и он и Омаров отлучились вовремя. Появись они в тот день на глаза директору треста, он вгорячах мог бы сделать им крупную неприятность.