За линией Габерландта

Пусть только стает снег и согреется земля, к тому времени у нас вырастет хорошая рассада, зазеленеют и прорастут под стеклом яровизатора клубни картофеля, мы высадим молодые саженцы и картофель в начале июня, удлинив жизнь растений чуть ли не на два месяца. Это и есть северная агротехника. Она не вступает в борьбу с природой. Зачем? Природа несравненно сильней. С ней просто надо уметь ладить.

Петя Зотов все это знал. С завидным азартом взялся он за работу.

В один из солнечных дней, когда снег начинал подтаивать, а черный лес разморенно молчал, впитывая первое тепло, мы с ним приехали на питомник Зотова-старшего, обошли усадьбу, пробили тропинку до кустов смородины, сходили к старой барже. Петя выглядел серьезным, замкнутым, он слушал мои объяснения, упрямо наклонив голову.

— Где похоронены мать и отец? — спросил коротко.

Утопая в мокром снегу, мы пошли в лес, разыскали холмик с густой черемухой, постояли, сняв шапки.

Всю дорогу назад Зотов молчал. Я опустил вожжи. Лошадь шла еле-еле. Сани приглушенно скрипели по старой дороге.

— Вот и встретился с родными, — сказал Петя, когда мы приехали домой. И добавил: — История эта далеко не кончилась… Нет!

В тот вечер я передал ему записи и дневники отца. У меня остались только листки с опросом Матвея-Ведикта Шахурдина и ржавый револьвер с инициалами убийцы. Я показал его Зотову.

— Из него убили твоего отца. Если когда-нибудь нападут на след, эта вещь поможет найти концы.

На другой день меня чуть свет разбудил Шустов:

— Вызывают нас с тобой в город. Вот телеграмма. Экстренное совещание. Собирайся, через час едем. Лошадей уже готовят. Дела передай своему второму агроному.

Это случилось в первых числах апреля 1941 года. Заметьте: в апреле 1941 года.

Город встретил нас веселой зимней метелью. Вовсю светило солнце, небо сияло отменной голубизной, но над самой землей сплошным, гибким, извивающимся облаком шла колючая поземка, снег курился, как белый туман над болотом, против ветра идти просто невозможно: сразу застывали нос и уши, из глаз катились слезы, дыхание прерывалось. Провода заливисто гудели на двух высоких нотах; на улицах не видно ни души; белый свет казался пустым и просторным, и становилось обидно за солнце, за то, что оно светит, а не греет, впустую тратит свою энергию.

Что за совещание — никто толком не знал. Мы зашли в ведомство капитана Омарова (он сдержал свое слово: все совхозы с начала года подчинялись ему), но там ничего объяснить не могли. Омаров ушел в трест.

Чуть ли не бегом мы тоже понеслись туда. Неудобно, если опоздаем.

В приемной директора треста «Севстрой» толпились знакомые. У самых дверей кабинета в позе напряженнейшего ожидания стоял Дмитрий Степанович Дымов и смотрел на закрытую дверь.

Внезапно дверь распахнулась, вышел Омаров. Лицо его было красным от волнения; он сразу заметил вопросительный взгляд Дымова, остановился, но тут же с досадой махнул рукой и быстро пошел к выходу. Дымов бросился за ним.

— Не волнуйтесь, все обойдется, — тихо проговорил он, поспешая за капитаном.

— Кой черт, «обойдется»! Лично меня обвиняют… — огрызнулся тот.

Они ушли. Через несколько минут появились снова. Омаров, кажется, успокоился. Дымов шел рядом с ним.

И вдруг я увидел Зубрилина. Он тоже узнал меня в толпе, лицо его оживилось, он протянул руку.

— Вот мы и встретились. Ну как? — спросил он.

— Вы-то как? Где устроились, кем?

— Не говорите. Заместитель Омарова по политчасти.

— Ого!

— Вот вам и ого. Совхозы теперь у него, ну и решили агронома сделать заместителем. Не одобряете?

Кто его знает, одобрять или нет? Конечно, приятно, что дорожный знакомый и такой хороший человек стал моим начальником. А вот для него самого… Все дальше и дальше от агрономии.

Я не успел ответить, как услышал сзади свое имя.

— Здравствуйте, — сказал Дымов. — Очень рад вас видеть. О, да вы, как я вижу, знакомы с товарищем Зубрилиным? — Он мягко улыбнулся.

— Ехали сюда вместе, — сказал Виктор Николаевич. — Дорожное, так сказать, знакомство.

— Рыбак рыбака видит издалека, — пошутил тот и вдруг стал совершенно серьезным. — Вы не знаете, что случилось?..

Я только успел посмотреть на Зубрилина, но в это время нас пригласили в кабинет.

Директор треста ценил время. Не дождавшись, пока утихнет шум отодвигаемых стульев и все усядутся, он встал, посмотрел в окно, за которым злилась и гудела поземка, и начал говорить, не отрывая взгляда от белого в метельном тумане моря, которое расстилалось за окном до самого горизонта.

— Пять дней назад, — резковато сказал он, — из Находки в Нагаево вышел караван судов с грузами для нашего края. Караван повел ледокол. У нас с ледоколом постоянная связь по радио. Когда корабли прошли пролив Лаперуза и растянулись на открытой воде, неизвестно откуда появилось судно без национального флага и обстреляло один корабль. На этом корабле находилось продовольствие для работников Дальнего Севера. На других двух кораблях — техника.