За любовь

Маркус понимал, что ее загнали в угол. Внутри все замерло, было так тяжело смотреть, как она содрогнулась от этого вопроса, как побледнела и снова на какой-то миг превратилась в ту девочку: испуганную, затравленную и отчаянную. Хотелось придушить гада, но, в первую очередь, себя за все то дерьмо, которое теперь с упоением мусолили всякие мрази. Маркус закрыл глаза, было горько. Правда была слишком уродской.

– Нет, не отрицаю, – ответила меж тем Анна.

– О каких еще доказательствах может идти речь? – драматически вопрошал Харди перед тем, как перейти к финальной части своей обвинительной речи. – Вы сами слышали показания десятков свидетелей, многие из которых были друзьями обвиняемого. А главное, вы слышали показание бывшей жены подсудимого! Она утверждает, что ее ныне покойный муж был убит в целях самообороны. Пусть так! Но она не может отрицать, что подсудимый способен на насилие над человеком. Она не отрицает, что Маркус Беркет ворвался в их дом без приглашения. Естественно, что мистеру Райли ничего не оставалось кроме, как защищать свою жену. Ни для кого не секрет, что миссис Райли была жестоко избита мистером Беркетом.

Харди сделал паузу, не переставая при этом гипнотизировать присяжных своим взглядом, а после, для пущего эффекта, подошел вплотную к ним и заговорил пронзительным голосом:

– Мисс Мейсон – потрясающая певица и актриса! Она умерла от передозировки наркотиков, но вы так же, как и я, как и сотни других людей, знаете, кто причастен к ее смерти. Страшен даже не столько факт самого преступления, сколько то, как, именно, это отвратительное и гнусное убийство было совершено. Чтобы придумать такое, нужно быть абсолютно хладнокровным и бездушным зверем. Господа присяжные, я не делаю голословных утверждений и не занимаюсь домыслами, вы сами слышали показания свидетелей, которые подтверждают каждое мое слово.

Прокурор обернулся к залу и уже более громко и пафосно провозгласил:

– Маркус Беркет – это человек, которого деньги и слава развратили настолько, что он посчитал себя выше тех законов, которые применимы к нам, простым смертным. Он был убежден в том, что ему все сойдет с рук! Взгляните на этого человека!

Голос прокурора возымел свое действие, и лица всех людей, присутствовавших в зале суда, как по команде повернулись к подсудимому.

Маркус ответил ничего не выражающим взглядом, он понимал, что это конец. А Харди делал заключительный аккорд в своей речи:

– Посмотрите и вы увидите, кто сидит перед вами. Перед вами сидит человек, виновный в убийстве первой степени! И как справедливые и законопослушные граждане, уверен, вы вынесите такой же вердикт.

Присяжные удалились на совещание. Через час все снова были на своих местах, и судья объявил приговор, повергая Маркуса в какое-то оцепенение. Слова доносились откуда-то издалека, но все равно оглушали. Видимо, он на что-то еще в глубине души надеялся.

– Виновен в убийстве второй степени! Маркус Беркет, вы приговариваетесь к десяти годам тюремного заключения! Вы не можете быть отпущены под залог! Осужденный заключается под стражу непосредственно в зале суда!

Когда раздался удар молотка, ни один мускул не дрогнул на лице Маркуса, только обернувшись и увидев слезы матери и Анны, выдержка дала сбой, но он стиснул покрепче зубы, чтобы самому не разрыдаться, как мальчишке. В голове набатом било – десять лет. Десять, чертовых, лет!

***

4 года спустя

– Эй, футболист! Тебе письмо, – раздался хриплый голос и эхом отозвался в стенах камеры. Маркус оторвался от книги и быстро подошел к двери. Руки тряслись от волнения и радости. Внутри все скручивалось в жгут.

Забрав письмо, он сел на койку и долго всматривался в аккуратные, мелкие буковки, выведенные на конверте. Перед глазами все расплывалось, но ему не было стыдно за эти слезы. В этом месте все было по-другому, письмо приравнивалось к невероятной ценности, а учитывая все обстоятельства, для Маркуса эти письма были дороже всего на свете. Он каждый раз ждал их с нетерпением и страхом, потому что уже не представлял, что бы делал без них. Они поддерживали его, не давали сломаться, вселяли жизнь и надежду.

Четыре года назад, когда он только попал в тюрьму, то не видел ни смысла в дальнейшем существовании, ни каких бы то ни было перспектив в будущем. В одно мгновение он лишился всего. Но главное, он потерял ее и, непременно, потерял бы сына. Все его мечты о том, что он будет поддерживать Мэтта, наставлять и помогать, были уничтожены.

Он не мог не думать о том, что за десять лет станет для Мэтти чужим человеком, о том, что сын забудет о нем или еще хуже – будет стыдиться отца, сидевшего в тюрьме. О том, что самые важные и сложные десять лет его сын проведет рядом с кем-то другим.