За любовь

Он не верил, сидел, смотрел на нее и чувствовал благоговение перед этой женщиной за этот подвиг. Откуда она такая? За что она ему? Чем он ее заслужил?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Анна, – только и мог он сказать.

– А я хочу, чтобы были счастливы все мы. В нашей совместной жизни были не только слезы, Маркус. Пусть я все еще не простила тебя, но ты мне очень дорог, и я хочу, чтобы наш сын знал своего отца, хочу, чтобы вы общались. Пусть ты – чудовище, которое испоганило мне жизнь и ни во что меня не ставило, но ты был хорошим отцом. Ты многого достиг, сын может тобой гордиться.

Она замолчала, Маркус тоже молчал, глаза щипало, а дыхание перехватывало от боли и от безграничной благодарности.

– Спасибо, Анна! Я ничем не заслужил тебя.

Слезы вновь потекли из ее глаз. В это же время раздался голос надсмотрщика:

– Время!

– Я напишу… – далее ее голос оборвался, телефон отключили. Анна продолжала плакать, а потом приложила ладонь к стеклу, Маркус и сам готов был разрыдаться от безысходности, он медленно коснулся холодного стекла, прикладывая свою руку к ее, представляя какая она нежная наощупь и теплая. Они встали со своих мест, не отрывая рук. Конвоир что-то говорил, но Маркус не слышал, пока его не дернули за плечо. Анна побледнела, а он, чувствуя, что через секунду ее уже не увидит, прошептал одними губами: «Люблю тебя!»

Она кивнула и, вытерев слезы, вышла.

Эта встреча перевернула все в его душе. Маркус еще долго не мог прийти в себя. Каждое утро, едва открыв глаза, он благодарил судьбу за то, что у него появился смысл жить дальше, появилась цель. Он хотел быть достойным своей женщины, хотел, чтобы она не боялась его, хотел быть для нее мужчиной в лучшем его проявлении.

В голове было миллион вопросов, хотелось знать все: как устроен человек, что такое Бог, в которого так верит Анна.

Он читал книги, глотал их пачками. Философия, психология, классика, религиозная литература. Он искал себя, искал то, что приемлемо для него. Читая Библию, он хотел понять Анну, хотел быть ближе к ней. Многое приводило его в недоумение, но он не смущался, писал ей о своих впечатлениях, о своих сомнениях. У них складывались странные отношения: они стали читать одинаковые книги, обсуждать их, часто их взгляды не сходились, они спорили и ругались. У них было миллион разногласий относительно сына, но они научились находить компромисс. Прежде, чем ответить на то или иное письмо, Маркус мог неделю думать, рассматривая ситуацию то с одной, то с другой стороны.

Переписка с Анной была для него бесценной. Благодаря письмам, они, словно заново узнавали друг друга, учились слушать и понимать. Маркус восхищался Анной, в его душе зарождалось что-то особенное, сродни благоговению. Это чувство не кипело и не рвало на части, затмевая разум, оно дарило только счастье и безграничный покой. Теперь Маркус четко понимал, что раньше была страсть, а не любовь.

За эти годы многое в нем изменилось. Он не знал, что именно на него подействовало, но Маркус на себе испробовал разные способы так называемого самосовершенствования. Он практически не ел, так как в каждой книги говорилось, что нужно подавлять плоть, он ни с кем не общался, дабы не создавать конфликтов и выйти досрочно. Хотя некоторые даже его молчание расценивали, как повод докопаться. Маркус часто слышал от начальника что-то типа: «Беркет, ты наверное, считаешь себя лучше многих, поэтому не общаешься ни с кем?! На самом деле ты такое же дерьмо, как и все эти ублюдки!»

Он ничего не отвечал на подобные провокации. Наступал себе на горло, душил гнев. Но не потому, что боялся или пресмыкался. Нет, он делал это только ради того, что выйти по УДО и поскорее увидеть сына, увидеть Анну. Они стоили его гордости, они стоили того, чтобы валяться в грязи и улыбаться при этом. Валяться приходилось довольно часто, тюрьма не была раем, но она была лучшим учителем.

Размышляя об этом, Маркус, наконец, аккуратно надорвал конверт и вытащил письмо. Сердце гулко забилось, почувствовав пальцами глянец. Это была фотография. Маркус с замиранием сердца взглянул на сына.

Мэтти казался серьезным, он задумчиво смотрел куда-то вдаль своими черными, отцовскими глазами. Сын был теперь похож не только на Маркуса, но в нем угадывались и черты Анны. Такой маленький, всего лишь семь лет и в тоже время такой, будто повзрослевший, его малыш. Тоска снова сковала сердце, сожаление и боль накрывали с головой. Маркусу было невыносимо осознавать, что его сын растет, взрослеет, а он может лишь косвенно принимать в этом участие. Хоть он и писал ему письма, и часто получал пару слов от сына через Анну, а все же это несравнимо с непосредственным общением.

Маркус дрожащими руками развернул письмо и начал читать.