За любые деньги…

– Тогда это не фокус, а простое колдовство, – серьезно сказал Макс.

– Нет, это простой расчет, основанный на отвлечении внимания и естественном поведении человека, – мисс Абигайль встала и взяла саквояж. – Идемте на дорогу, Макс, и захватите лопату. Обстоятельства, с которыми скоро столкнется Гейр Кинг, должны выглядеть естественно.

«А если любой человек – то есть вообще любой человек из нас – в сущности, маленький бог?», – вдруг подумал Гарри Хепберн, рассматривая спину своего помощника и дорожное платье мисс Абигайль. Мысль пришла ниоткуда и показалась шерифу странной и даже нелепой. Мысль тут же продолжилась, и Гарри подумал, что если есть маленький бог, о должен быть и Большой.

«А тогда что же делать со всеми этими обстоятельствами, о которых я тут только что плел?.. И что значат какие-то там обстоятельства, если Большой Бог просто – очень просто и очень искренне – любит маленького?»

Мысль была настолько неожиданной и необычной, что прежде чем спохватиться, Гарри успел подумать даже о Джоан и ее дружке-сапожнике.

«А может быть…»

«При чем тут это?! – резко оборвал Гарри противоестественную для себя мысль. – Тебя что, опять занесло в эти чертовы эмпиреи, да?!»

Когда Абигайль Нортон и Макс Финчер, уже взявший у нее саквояж, скрылись за желтоватой скалой, Гарри выругал себя за глупость, хотя так и не понял за какую именно. Потом он вдруг принялся читать молитву «Отче Наш», но тут же снова чертыхнулся и зачем-то обозвал мисс Абигайль заносчивой актеркой.

Джоан положила руки на согнутые колени, оперлась на них подбородком и смотрела на угли костра. Гарри какое-то время наблюдал за задумчивым, вдруг ставшим неподвижным и серьезным, лицом племянницы и так и не решился расспросить ее о том, о чем говорила ей Абигайль Нортон и что именно она писала в своем письме.

«Почему эта фокусница решила написать письмо именно тут, а не, допустим, на вокзале в Нью-Ричмонде за удобным столом? – собственные, казалось бы, вполне обычные мысли уже порядком начинали раздражать Гарри, и он сердито запыхтел трубкой. – Господи, да я зол, как сто чертей! – тут же признался себе он. – Наверное, это от неопределенности и – будь честен с собой, Гарри – опять-таки из-за страха. Ты сидишь без дела, чего-то ждешь и не представляешь, что будет дальше, потому что это «дальше» уже не зависит от тебя. Как она сказала?.. Мол, даже если мы трое уйдем отсюда, Джоан сможет взять деньги у Кинга. Ну, ничего себе, заявка!..».

Гарри полез в карман за кисетом и новой порцией табака. Джоан уловила краешком глаза легкое движение и подняла глаза. Спокойный и чистый взгляд девушки успокоил Гарри. Его сомнения и страхи отшатнулись в сторону, как дым от прикосновения ветра и там, за дымом, неожиданно блеснуло яркое, новорожденное солнышко.

Мысли Гарри вернулись к загадочному письму мисс Абигайль.

«Но как ты расспросишь Джоан, если не знаешь языка глухонемых? – не без нотки горечи подумал шериф. – Ведь ты так и не выучил эти идиотские пассы пальцами…»

Гарри действительно не знал языка глухонемых, потому что он был единственным человеком в городе, понимающим Джоан по выражению глаз и лица. Гарри мог даже спорить с племянницей, они оба очень тонко чувствовали нить этого спора и оба не удивлялись этому. Их частые разговоры, когда слышался только громкий, возмущенный голос Гарри, забавляли в городе многих людей, а кое-кто при этом и вертел пальцем у виска. Чарли Хепберн, не раз становившийся свидетелем таких словесных баталий дяди и племянницы, как-то сказал:

– Безусловно, Гарри хочет быть умным как сам черт, но ему мешает его ангел-хранитель, которого, впрочем, сам Гарри откровенно недолюбливает.

Это была единственная критическая фраза, которую прилюдно высказал Чарли Хепберн о своем брате за много-много лет. И не исключено, что он пожалел о том, что произнес ее вслух. Дело в том, что набивая трубку, Гарри снова принялся читать «Отче Наш». Его «слышала» только Джоан, легко понимая едва заметные движения губ Гарри Хепберна.

6.

Всех трех фермеров из Большой Долины, на этот раз взявшихся сопровождать Гейра Кинга, звали Джонами. Самый высокий из них Джон Вестон, был высок, худ, угрюм и немногословен; Джон Габби по прозвищу «Убери курицу» не был ни высоким, ни худым, ни угрюмым, но к словам (как своим, так и чужим) относился не менее критично, чем Длинный Джон. И только Джон Грег – неунывающий толстяк – любил поболтать, а за неимением собеседников (путешествие с Гейром Кингом здорово укоротило бы язык любого болтуна) часто объяснялся с лошадьми. Но на этот раз общение Джона Грега с одной из уже запряженных лошадей прервал пинок Гейра Кинга.

Грег резко оглянулся и, столкнувшись с мрачным взглядом главаря бандитов, виновато улыбнулся.

– Уговариваешь кобылу выйти за тебя замуж? – без всякого выражения спросил Гейр.

Дакота Энн, стоявший слева от Гейра, захохотал. Улыбнулся даже верзила Джеб Лесоруб, отчего его лицо вытянулось и стало похоже на лошадиную морду.