За Морем Студёным

Пред их взором, вдали, раскинулась широкая Волга. Она была вся белая, лишь кое-где виднелись сероватые проталины. За нею — леса и пажити. Скучившиеся длинные берёзы хмурым одеялом закрывали половину другого берега реки, перемежаясь с темноверхими рыжеватыми сосенками. В стороне открывались просторы, ещё не освободившиеся от снежного покрывала. Везде белым-бело, но кое-где чернели крошечные зданьица деревень и заимок.

Небосвод просветлел. По всей его синеватой глади сверкали звёзды. А с нижнего края разгоралась заря. Здесь небо окрасилось в оранжево-золотистый цвет. Софрон дышал глубоко, наполняя грудь морозным воздухом, и клубами выдыхая пар. А слева вороной конь Степана, разбрасывая снег, перебирал копытами. Лёгкий синий халат купца сверкал рисунками серебряного узора. «Как же холодно!» — подумал Софрон, потирая застывшее лицо.

Он посмотрел вправо. Там, вдалеке, на пригорке, высилась крепость. Рубленый город! С мощной стеной из брёвен. По всей её длине проходил ряд бревенчатых башен разной высоты, больших и малых, с заострёнными верхушками. За стеной вздымался красивый белокаменный храм, украшенный зеленоватой росписью. В свете едва взошедшего солнца, огромные и толстобокие золотые купола блестели и искрились.

— Какая красота! — говорил Софрон, смотря на крепость и на купола. А затем на другой берег Волги — на леса, на белёсые поля, на пустоши19.

— Да, чудесно! — отвечал Степан, — но уж очень холодно!

Постояв так ещё какое-то время, они медленно развернули коней в обратную сторону. Пред их взором открылся вид на Ярославль. Сотни теремов и избушек лежали как на ладони — стояли порознь, как будто сторонясь друг друга. Из их крыш торчали сказочные резные фигуры. По всему посаду было зажжено множество крохотных огоньков. Но их становилось всё меньше. Повсюду тянулись тоненькие столбики дыма. Наконец, на горизонте выглянуло яркое золотистое солнышко! Степан и Софрон прищурились от его света. Кони под их сёдлами заворчали, и замотали головами.

— Хотел тебя спросить, — учтиво произнёс Софрон. — Для чего едешь в Архангельск?

— Товарища желаю проведать, купца одного, — отвечал Степан. — Давно его знаю. Давно не виделись!

Снизу, со стороны посада, отдалённо зазвучал колокол. Было видно, как там, внизу, появлялись люди — и потихоньку заполоняли улицы. «Но-о!» — крикнул Степан нетерпеливо и ткнул коня в бок. Конь рванул. Вместе с Софроном они полетели вниз по склону — в посад.

[1] Нарты — сани, запряжённые оленями или собаками

[2] Малица — верхняя одежда из оленьих шкур мехом внутрь с капюшоном

[3] Зернь — игра в кости

[4] Толмач — переводчик

[5] Охабень — русская распашная верхняя одежда с откидными рукавами

[6] Ферязь — парадная верхняя одежда без пояса и воротника

[7] Хоромы — просторный деревянный дом

[8] Клеть — постройка для хранения имущества, кладовая

[9] Тафта, как и парча — дорогая шёлковая ткань

[10] Постав — кусок сукна фиксированного размера

[11] Гость — это купец

[12] Полавочник — покрывало для лавки

[13] Ворвань — жир морских млекопитающих, белого медведя или рыб

[14] Палаты — каменное здание со сводами

[15] Немцы — иностранцы из Западной и Северной Европы (англичане, голландцы и др.)

[16] Братина — вид посуды, большая вытянутая ёмкость для еды или напитков

[17] Целовальник — должностное лицо, ведавшее поступлением в казну денежных доходов

[18] Плетень — ограда из прутьев и веток

[19] Пустошь — запустевшая, заброшенная территория

Глава 2. К устью Двины

В вытянутой комнате, за письменным столом, сидел молодой парень, в лёгкой белой рубахе. Склонившись над пустой бумажной книжицей, он выписывал на её листах буковку за буковкой, иногда макая перо в чернильницу и поправляя золотистые космы, падавшие на лицо. И поглядывая, время от времени, в книгу побольше, что лежала вблизи и была открыта. По правую руку от него высокое узорчатое оконце испускало яркий свет, лучи весеннего солнца падали прямо на стол. На столе стояло ещё несколько стопок всяких книг, обёрнутых кожей, цвета и тёмного, и светлого, с железными заклёпками и застёжками. Молодой писец терпеливо наносил чернила на чистую страницу:

«…К Тебе привержен есмь от ложесн,

от чрева матери моея Бог мой еси ты.

Да не отступиши от мене, яко скорбь близ,

яко несть помогаяй ми.

Обыдоша мя тельцы мнози,

юнцы тучнии одержаша мя.

Отверзоша на мя уста своя,

яко лев восхищаяй и рыкаяй».

Вновь обмакнув перо, он коснулся им бумаги, и, скрипя, продолжил выводить:

«…Яко вода излияхся,

и разсыпашася вся кости моя,

бысть сердце мое яко воск,

таяй посреде чрева моего.

Изсше яко ск…»