За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Через четыре дня бригада Международного спасательного отряда вернулась из Армении. Входивший в бригаду пожилой врач сказал, что то, что он видел, было хуже того, что ему довелось видеть в Аахене и Дрездене в конце войны. Бригада подсчитала — на основе своего опыта в Сальвадоре, Мексике и Колумбии, — что общее число погибших может достигать 200 тысяч. Первая официальная цифра была 40 тысяч. Окончательное количество жертв было определено примерно в 20 тысяч: убедительный пример ненадежности статистики. Члены бригады испытывали к армянам громадное сочувствие, но они критически отзывались о русской системе командования и контроля. Даже самое простое решение принималось после получасовых споров. Из-за плохо организованной работы спасателей уцелевшие люди погибали под завалами или умирали от удушья раньше, чем их успевали освободить. Много людей быстро погибло от одной пыли. Одна женщина все еще сидела за завтраком с ребенком; не раненная — она была мертва. Даже птицы не успели улететь и лежали мертвые на улицах.

Члены бригады МСО были уверены, что больше нет надежды найти уцелевших и что спасательным командам и врачам делать тут больше нечего. Что сейчас требовалось, — это средства для вывоза обломков зданий, палатки, продовольствие.

Однако английские пожарные, врачи, медсестры все прибывали и прибывали. Некоторые вскоре начали жаловаться на то, что работы для них нет. Через десять дней большинство из них уехало обратно. Они хорошо потрудились в совершенно ужасающих условиях. Но и с английской стороны координация оставляла желать лучшего. Некоторые добровольцы игнорировали указания местных властей, ссылаясь на то, что они лучше знают, что и как следует делать. Находились и такие, что обвиняли своих товарищей в пьянстве и в желании приобрести популярность. Можно было услышать угрозы подать в суд за клевету. Я послал в Лондон письмо, в котором рекомендовал, чтобы английское правительство создало постоянную организацию быстрого реагирования на случай стихийных бедствий, основанную на вооруженных силах и располагающую собственным транспортом. Я получил ожидаемый ответ. То, что делают итальянцы и французы, нам не указ. Наша система может показаться странной, но (так было мне сообщено) она действенна. Иначе говоря, для внесения в эту систему каких-либо перемен не было ни денег, ни воли.

Советские люди были удивлены и тронуты щедрым проявлением западного сочувствия и поддержки. Ольгу Дмитриеву, преподавательницу русского языка в посольстве, и Сашу Мотова всегда учили, что окружающий мир и капиталисты ненавидят СССР. Они были убеждены, что Запад может быть только враждебным, и что нашей естественной реакцией должна была бы быть радость по. поводу бедствия и попытка воспользоваться им в своих целях. Когда произошло нечто противоположное, они и многие другие начали верить в то, что «холодная война» на самом деле приходит к концу.

Однако катастрофа не привела к тому, на что я и другие наивно надеялись, — она не сблизила армян и советское правительство. Рыжков, премьер-министр, проявил себя хорошо. Телезрители видели его говорящим с людьми, лишившимися всего своего имущества, теплосердечного, человечного, готового разразиться слезами. Это было начало его репутации «плачущего большевика». Но Горбачев повел себя абсолютно неправильно. Он отправился в Армению вскоре после возвращения из Нью-Йорка. В частных беседах и на заседаниях политбюро он выражал горячее сочувствие армянам. Но телевидение показывало, как он обвинял Тер-Петросяна и других членов армянского комитета защиты Нагорного Карабаха в том, что они используют бедствие в политических целях. Говорят, армяне на улицах плевались в его сторону. Зарубежные и отечественные циники заявляли, что для Горбачева пять миллионов армян значат меньше, чем 50 миллионов азербайджанцев и других мусульман, живущих в Советском Союзе. Один из русских служащих посольства в приливе шокирующего, но, без сомнения, широко распространенного великорусского шовинизма заявил мне, что Горбачев был совершенно прав, поставив на место этих ноющих, продажных, неблагодарных армян. Все это укрепляло глубокие, почти параноидальные подозрения армян. Некоторые из них считали, что землетрясение было вызвано секретным русским испытанием ядерного оружия. Другие думали, что эвакуация бездомных и осиротевших детей в Россию — это трюк, сознательная политика депортации, и дети никогда домой не вернутся. Много лет спустя даже здравомыслящие армяне все еще не простили Горбачева.