Сразу же после выборов в марте 1989 года состоялся пленум ЦК Коммунистической партии. Применив весьма изящный тактический маневр, Горбачев воспользовался представившейся возможностью, чтобы организовать «отставку» 110 членов ЦК — одного из каждых шести. В их числе были такие «тяжеловесы» как Громыко, Алиев, бывший Первый секретарь компартии Азербайджана, престарелый человек, наделенный каким-то зловещим обаянием, который в 1993 году вновь появился на сцене в качестве Президента уже независимого Азербайджана, а также маршал Огарков, который, будучи начальником Генерального штаба, пытался оправдать факт уничтожения корейского пассажирского самолета в 1983 году. То была крупнейшая «чистка» после той, которую учинил Сталин среди делегатов XVII партийного съезда в 1934 году. Для жертв существенная разница состояла в том, что на этот раз их не расстреляли, а предложили тихо уйти, посулив щедрые пенсии и завесу молчания над их прошлым. Образовавшиеся вакансии заполнили среди прочих Евгений Примаков, академик Велихов, физик-ядерщик и специалист по контролю над вооружениями, Валентин Фалин, заведующий Международным отделом ЦК компартии, и Юлий Квицинский, советский посол в Бонне. Все они сыграли видную роль на последнем этапе перестройки. Из них в дальнейшем сохранился лишь Примаков, став предпоследним премьер-министром во времена Ельцина.
Горбачев, таким образом, избавился от мертвого груза консерваторов. Однако те, кто поддерживал его в ЦК, все еще были в меньшинстве. Дискуссия на пленуме была шумной и продолжительной. «Лоялисты» были в смятении, возмущены растущей критикой партии в печати, но самое главное, что вызывало у них ярость и страх, это растущая возможность утраты партией политической монополии. Горбачева поносили в таких выражениях, какие раньше не допускались в отношении действующего генерального секретаря; были слухи, что его снимут. Пространные выдержки из протокола пленума появились в «Правде», все еще находившейся в руках его противников. Сайкин и Соловьев, бывшие партийные боссы Москвы и Ленинграда, потерпевшие поражение на выборах, высказывались особенно озлобленно. Экономические реформы непоследовательны, говорили они. Частный бизнес обогащается за счет государственных предприятий. Эта критика не была лишена основания. Горбачев сопротивлялся упорно и отвечал своим противникам характерными для него длинными речами. Экономика действительно находится в полном беспорядке. «Надо смотреть правде в лицо: многие люди разучились работать. Они привыкли к тому, что им платят просто за то, что они сидят на рабочем месте». Надо, чтобы рядовые граждане взяли на себя ответственность за процветание страны. Именно для этого нужна демократия. Партия в прошлом указывала путь. Но реформа надвигается снизу, а не насаждается сверху. В этом нет никакой угрозы ни партии, ни социализму. «Если диалог со всеми уровнями общества — это трусость, тогда я не знаю, что такое мужество».
На время Горбачеву удалось унять мятежные настроения. Но ситуация, наблюдавшаяся на апрельском пленуме 1989 года, повторилась на пленумах в феврале 1990-го и в апреле и июле 1991 года, на Первом съезде Российской коммунистической партии в июне 1990 года, на XXVIII и последнем съезде КПСС месяцем позже. Всякий раз Горбачев оказывал сопротивление, уговаривал, стращал и грозил в случае необходимости уйти в отставку. И каждый раз в руках у него оставалось все меньше реальной власти, чем прежде.
Перед партией стояли два не терпящие отлагательства решения. Способна ли она сохранить свою конституционную монополию власти, против которой боролись Сахаров и его друзья? И есть ли в одной партии место для Лигачева и реакционеров с одной стороны, и Горбачева и его последователей — с другой? Эти два вопроса были тесно связаны между собой. От ответа на них зависел сам характер Советского Союза как политического организма.
Статья 6 Конституции СССР 1977 года — «брежневской» — характеризовала Коммунистическую партию как «ведущую и направляющую силу советского общества, ядро его политической системы, а также государственных и общественных организаций». На практике партия, разумеется, и без этой формулы владычествовала над политической жизнью страны. Однако формула имела не только символическое значение, поскольку служила юридической помехой любой форме многопартийной демократии. Даже внутри самой партии были люди, считавшие, что пришло время для перемен. В конце 1985 года Александр Яковлев в порядке гипотезы предложил Горбачеву разделить партию на две отдельные партии — социал-демократическую и коммунистическую, которые стали бы состязаться друг с другом за поддержку электората[74]
.