За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Наряду с борьбой внутри партии шла борьба на улицах. В первые годы перестройки публичные демонстрации были еще запрещены и разгонялись милицией и КГБ, часто с большой жестокостью. Но по мере того как 1989 год подходил к концу, Юрий Афанасьев и его демократические коллеги начали переносить политическое дебаты на улицы. На их призыв откликнулись сотни тысяч дисциплинированных москвичей. Теперь милиция пассивно наблюдала за тем, как рядовые граждане выражают свою глубокую ненависть к партии. К всеобщему удивлению оказалось, что русский народ столь же политически искушен и в той же мере способен на организованный протест, как и восточные немцы. В то самое время, когда в ноябре 1989 года на Красной площади происходил официальный парад, соперничающая демонстрация требовала отмены руководящей роли партии; на ее знаменах было написано: «Рабочие всего мира — простите нас!». В северном городе Воркуте забастовали шахтеры, требовавшие отмены статьи 6. В декабре население Москвы вышло на демонстрацию в ответ на последний призыв Сахарова. Волгоградская партийная организация в пароксизме атавистического идеологического пыла приказала уничтожить несколько частных парников на окраинах города на том основании, что они представляют собой источник «незаконной спекуляции». С волгоградских рынков тотчас исчезли помидоры, народ в ярости вышел на улицы, и в начале следующего года горком партии был снят в полном составе. То же самое случилось с местным партийным руководством в Тюмени. В Чернигове пьяный шофер разбил казенную машину. Багажник открылся, и в нем оказалась масса продуктов из партийного магазина. Партийные боссы забеспокоились, не сметут ли их «стихийные силы» народного гнева, подобно тому, как они смели Чаушеску.

Вечером 4 февраля 1990 года несколько сотен тысяч человек собрались на Крымском мосту возле Парка Горького. Они прошли по Садовому кольцу, мимо Музея Революции на улице Горького до Манежной площади, находящейся прямо под стенами Кремля. Впервые демонстрации оппозиционеров позволили подойти так близко к самому центру власти. Некоторые несли царские флаги и флаги Временного правительства, «созванного в феврале 1917 года», как бы намеренно пытаясь перекинуть мост в докоммунистическое прошлое. Другие несли лозунги: «Долой КГБ!», «Армия, не стреляй!», «Партийные бюрократы, помните о Румынии!». Константин Демахин шел в рядах этих демонстрантов. Шла с ними и Джилл, которая пошла просто посмотреть, а затем присоединилась к общей массе. На Манежной площади к ним обратились Ельцин, Гавриил Попов, Коротич и поэт Евтушенко. Большинство демонстрантов составляли пожилые люди, принадлежавшие к средним классам. Молодежи среди них было сравнительно мало. Несколько человек узнали Джилл, которая недавно выступала по телевидению: «О! Вы жена «нашего» английского посла!».

Вторая демонстрация состоялась 25 февраля — в годовщину падения царизма в 1917 году. Она была кульминационным моментом кампании выборов в Российский парламент. Власти начали намеренно нагнетать напряженность. Советский парламент предостерегал от «гражданской конфронтации». «Правда» опубликовала обращение ЦК к народу с призывом вести себя спокойно. Джилл принесла из университета, где она регулярно давала уроки разговорного английского, слухи о том, что вокруг Москвы концентрируются войска и демонстрация будет подавлена силой. По телевидению Рыжков говорил веско, но угрожающе о необходимости порядка. Я спрашивал себя, не зайдут ли Афанасьев и его единомышленники слишком далеко.

В субботу 24 февраля — накануне демонстрации демократов — московские коммунисты и военные организовали в центре Москвы антиельцинский митинг. На их плакатах были лозунги: «Народ и партия едины!», «Россия для русских!», «Ельцин и его компания — слуги сионизма!». Я в то время этого не знал, но на митинге присутствовали Крючков, Язов и Пуго — люди, которые впоследствии организовали путч 1991 года.