За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

В результате другой сенсационной перемены Гавриил Попов был избран в апреле председателем Московского городского совета — еще одна ключевая позиция в старой коммунистической структуре власти. Станкевич был его заместителем. В июне г-жа Тэтчер посетила Попова в его новом кабинете в московской «ратуше» на улице Горького. Это пышное здание было построено для первого генерал-губернатора Москвы еще при Екатерине Великой. В 1939 году здание было передвинуто на 14 метров, когда Сталин пожелал расширить улицу, и к нему было добавлено еще два этажа. В результате здание, которое могло бы быть, пожалуй, элегантным городским дворцом, превратилось в еще один монумент бюрократии. Внутри пахло новой краской — символ прихода нового начальства. Попов вошел в свой кабинет шаркающей походкой с надетым в честь г-жи Тэтчер галстуком. За ним шел новый председатель городского исполкома, коренастый популист Юрий Лужков, ставший впоследствии его преемником. Советский Союз, сказал Попов, похож на маленького мальчика, который вскарабкался на высокое дерево, а как с него спуститься, не знает. Демократия расширена, но она не имеет экономической базы. Нынешняя волна радикального популизма может отхлынуть и превратиться в правый популизм, который приведет страну обратно к бюрократическому социализму. Горбачев довольно успешно действует в сфере международной дипломатии. Но что касается дипломатии внутренней, дела у него обстоят не так хорошо. Он не может руководить в одиночку, пространство для маневра у него сокращается и руководство сейчас непопулярно на всех уровнях. Г-жа Тэтчер была в восторге: она узнала в Попове настоящего «тэтчериста, верного последователя Милтона Фридмана и Чикагской школы экономики».

Массовая пресса становилась все более нетерпеливой. «Комсомольская правда», печатный орган комсомола, ставшая видным рупором либеральной общественности, напечатала манифест Солженицына «Как нам обустроить Россию». К этому времени идеи Солженицына уже не были особенно оригинальными. Многие из них стали частью общего мировоззрения в Москве. К тому же он не высказывал никаких практических соображений относительно того, как его идеи могут быть претворены в жизнь. Однако в манифесте содержались некоторые великолепные выпады. «Часы коммунизма пробили в последний раз». Упоминание о «пяти годах шумной перестройки» было недоброй стрелой в адрес Горбачева. Сентябрьский номер журнала «Огонек» напечатал «Манифест Крестьянской партии России». Никаких свидетельств того, что такая партия существует в реальном мире, не было. Но язык «Манифеста» был поджигательским!

«Страна накануне голода. В год небывало богатого урожая магазины в городах пусты. Миллионы тонн нашего собственного зерна гниют, а мы покупаем за золото зерно за границей. Это — не следствие глупости какого-нибудь министра, это предсмертные судороги системы, возмездие за десятилетия насилия и надругательства над теми, кто трудится на земле, и над самой землей. В результате чудовищного социального эксперимента русское село приближается к XXI веку разоренным, обезлюдевшим, обнищавшим. Импорт продовольствия — прямая поддержка агроГУЛАГа. Никто кроме русского крестьянина не может накормить Россию. Пора прекратить попытки спасти колхозы — мы должны спасти народ!»

Процесс покорения альтернативного Российского государства достиг кульминации девятью месяцами позже, 12 июня 1991 года, когда в результате выборов, происходивших в ожесточенной борьбе, Ельцин был избран Президентом РСФСР. Была создана легитимная власть, противостоящая старой советской системе. Не будь этого, попытка путча, предпринятая два месяца спустя, могла бы увенчаться успехом. Я не вполне оценил значение произошедшего — меня больше взволновало прошедшее в Ленинграде голосование за восстановление прежнего названия города — «Санкт-Петербург», однако моя запись в дневнике была достаточно здравой.