За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

В то время Горбачев счел эту идею преждевременной, но продолжал мысленно возвращаться к ней. Уже в январе 1990 года его сподвижники открыто говорили мне, что партия может расколоться. Лаптев считал, что многопартийная система ныне неизбежна. Само слово «коммунист» может стать в глазах избирателей недостатком. А в конце января Си-эн-эн сообщила, что Горбачев собирается уйти с поста генерального секретаря и использовать в качестве основы своей власти облечённый усиленными полномочиями пост президента. Я отнесся к этому скептически. Но Егор Яковлев из «Московских новостей» сказал, что эта идея действительно носится в воздухе. Партия настолько дискредитирована, что уже не играет существенной роли как орудие управления страной. Горбачев может продол^: жать двигать вперед перестройку как глава парламента — ведь он в 1989 году уже трижды грозился уйти с поста генерального секретаря. Яковлев не думал, что Горбачев пойдет на этот шаг в скором времени. Сторонники жесткого курса все еще слишком опасались реакции в народе, чтобы заставить его форсировать события. Но Горбачев больше не мог лавировать между радикальным и реакционным крылом партии. Чтобы держать политический процесс под контролем, он должен был теперь руководить, идя впереди. В противном случае Советский Союз ожидала одна из двух восточно-европейских версий: румынская или югославская — кровавое восстание или распад.

Осмыслив эти сведения, я сообщил в Форин Оффис, что Горбачев полон решимости сломить власть партийной бюрократии и ее политическую монополию и что он полностью контролирует положение. Эта моя уверенность была, однако, сильно подорвана пленумом, который партия созвала в феврале 1990 года. Когда он начался, я находился в Лондоне, где занимался подготовкой к приезду делегации парламентских депутатов во главе с членом политбюро Вадимом Медведевым. Я услышал по Би-би-си, что в первый день Горбачеву не удалось настоять на своем. Лигачев подверг резкой критике его политическую линию в области экономики, по национальному вопросу, по проблемам Германии и единства партии. Бровиков, советский посол в Варшаве, обрушился с резкими нападками на самого Горбачева. Телевидение показало поток генералов, выходивших из Кремля с ничего не выражающими лицами и отказывавшихся от комментариев. И все-таки Горбачев вновь предпринял успешную контратаку. Он убедил весь Центральный комитет, кроме Ельцина, у которого на сей счет были свои идеи, проголосовать за поправку к Конституции, аннулирующую ведущую роль партии, и одобрить либеральный проект новой программы партии для ее утверждения на XXVIII съезде, который должен был быть созван позже в том же году. По своему языку этот проект значительно отличался от заклинаний, содержавшихся в прежних партийных документах. Горбачев, наконец, сам употребил слово «плюрализм» без прилагательного «социалистический». Выражения вроде «социалистический рынок», «социалистическая законность» и другие оруэлловские иносказания были отброшены. Для внешнего мира эти перемены казались малозначительными, какими-то талмудистскими тонкостями. Между тем они знаменовали собой отказ от целого блока укоренившихся идеологических формул, которые не позволяли партии высказывать политически и экономически осмысленные идеи относительно реального мира.

Противники Горбачева внутри партии начали теперь обдумывать новую стратегию, поразительно похожую на ту, которой придерживался его заклятый враг, Ельцин; она предполагала использование институтов России в борьбе против институтов центра. И Ельцин мог, по крайней мере, опираться на призрачные правительственные институты РСФСР. Учитывая, что у РСФСР, в отличие от других Советских республик, не было ни своей собственной коммунистической партии, ни собственных органов безопасности, ни даже Академии наук. Русские не имели ничего против этой видимой дискриминации до тех пор, пока Советский Союз функционировал как действенная замена старой Российской империи. Но когда Союз стал приходить в упадок, они начали призывать к созданию собственных институтов. В частности, требования о создании Российской коммунистической партии стали усиливаться с начала 1990 года. Сторонники Горбачева были от этого в ужасе. Когда я спросил, почему, Лаптев сказал мне, что Российская коммунистическая партия обязательно попадет в руки правых, консервативных поборников порядка, квазифашистских экстремистов.