За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

На этот раз Бернье подошел к компрометированию Домбровского весьма осмотрительно. Вместе с Хильке он тщательно разработал подробный план провокации. Она была разбита на несколько этапов. Первый этап: Хильке присылает Домбровскому из Лондона письмо. Письмо было предварительно сочинено обоими негодяями еще в Париже. Оно было составлено так, что опорочивало в глазах властей Домбровского и в то же время не бросало ни малейшей тени на революционную чистоту самого Хильке. Речь шла о некоторых неурядицах с фабрикацией фальшивых русских паспортов. Но самое слово «паспорта» ни разу не упоминалось, так что все могло быть истолковано как фабрикация фальшивых денег. Это вполне достаточный повод для ареста адресата. Письмо по заданию следователя было перлюстрировано, и Ярослава и Теофиля Домбровских тотчас водворили в тюрьму. Их посадили раздельно, каждого в особую одиночку.

Далее вступал в действие второй этап хитроумной провокации. Теофиля освобождают. Он получает второе письмо от Хильке из Лондона. Хильке намекает на то, что за ним следят, что он едет в Париж, но здесь не останется, что он везет Ярославу чрезвычайно важный пакет, который он передаст Теофилю из рук в руки на Северном вокзале в Париже в определенный день и час. Свидание состоялось. Хильке, сохраняя сверхконспиративный вид, сунул Теофилю туго набитый конверт и юркнул обратно в поезд.

Провокаторы рассчитали, что пакет надо передать именно неопытному в подпольной работе Теофилю, а не Ярославу, у которого эта махинация безусловно вызвала бы подозрение, и весьма вероятно, что он ее тут же разгадал бы.

Третий этап нетрудно предвидеть. На обратном пути с Северного вокзала ажаны арестовали Теофиля. Он был доставлен к следователю Бернье. Туда же привели из тюрьмы Ярослава. Конверт, отнятый у Теофиля, лежал на столе, еще не вскрытый.

— Теперь мы посмотрим вашу корреспонденцию, — сказал Бернье с зловещим спокойствием.

Он взял нож и аккуратно взрезал конверт. Там оказалась объемистая кипа поддельных русских ассигнаций. Кровь бросилась Теофилю в голову. Он вскричал:

— Это гнусная ложь! Вы их нам подбросили!

Бернье не обратил никакого внимания на его слова. Он смотрел на Ярослава.

— Ну, — сказал он язвительно, — что вы скажете на это, господин главный фальшивомонетчик?

Ярослав успокоительно положил руку на плечо брата и, обратившись к Бернье, сказал с ледяным спокойствием:

— Интересно, сколько вы получили настоящими русскими рублями от графа Шувалова за изготовленные вами фальшивые русские рубли, господин главный провокатор?

Обычная выдержка изменила Бернье. Он вскочил и в бешенстве вскрикнул:

— В тюрьму их!

Ярослав пожал плечами.

— Гостеприимный народ эти императоры, — сказал он насмешливо, — вот уже второй предоставляет мне бесплатное помещение.

Ироническое спокойствие покинуло Ярослава, когда он очутился в одиночке. В ярости шагал он по тесной камере и ругал себя за то, что доверился Хильке:

«Ну, хорошо, Теофиль — мальчишка. Но как мог я, опытный революционер, старый подпольщик, прошедший войну и конспирацию, бежавший из тюрьмы из-под самого носа свирепой русской полиции, как мог я так опростоволоситься и с первого взгляда не раскусить этого слащавого мерзавца Хильке, этого выродка польского народа!»

Защиту Домбровских взял на себя лучший адвокат Франции Руссель. Речь его на суде неоднократно прерывалась аплодисментами, смехом или криками негодования. Он подробно и красочно нарисовал картину всей сложной провокации, сплетенной усилиями русского самодержавия и продажной полиции Наполеона III. Бернье, вызванный в суд в качестве свидетеля, позорно провалился. Карьера его была кончена. Власти не жалуют провалившихся шпионов и выбрасывают их, как ненужную ветошь. Присяжные заседатели признали братьев Домбровских невиновными. Процесс этот имел крупное политическое значение, вскрыв гнилость социального строя в обеих империях — французской и русской.

Не оправдались и надежды царских чиновников, ожидавших смертного приговора Антонию Березовскому. Французский суд приговорил его к пожизненной каторге.

Глава 31 Встреча со старым учителем

Имя Ярослава Домбровского становилось все более популярным в Париже. Он был известен не только в польской эмигрантской среде, но и в широких кругах французской социалистической и либеральной общественности. Он часто выступал в различных политических и партийных клубах, столь многочисленных в Париже в то напряженное время. Домбровский все более тяготел к социалистическим идеям. И продолжал дружить с бланкистами. Его пленяла и самая личность Огюста Бланки, этого неукротимого бунтовщика и «вечного узника». Как и Бланки, он стоял за социальную революцию, за расшатывание и сокрушение капиталистического строя путем восстаний. Будущее после революции он представлял себе только в общих чертах и считал это естественным, ибо, как сказал Бланки, «никто не владеет секретом будущего… Лишь революция откроет тропинки, ведущие к новому строю».