За огненной чертой

Отрадно отметить, что партизаны правильно реагировали на приказ. За все время существования отряда было всего два-три случая, когда приказ по полку и постановление райисполкома оказались нарушенными. Но к крайним мерам наказания прибегать не пришлось. Провинившиеся лишь несколько суток просидели на гауптвахте в бане.

Однажды, уже после появления приказа, я вернулся из дальней поездки по батальонам. Ни Казубского, ни Зыкова в штабе не оказалось. Они тоже были где-то в подразделениях. Зашел в штаб, стал раздеваться в прихожей. Слышу, во второй половине избы кто-то распевает: «Бывали дни веселые, гулял я молодец...» Я спросил у дежурного, кого угораздило вспоминать веселые денечки.

— Харлампович загулял!

— Как так?

— Да выпил где-то, вот и распевает. Он уже и плакать пробовал. Заливался, старый, горючими слезами, что его не понимают.

С грозным видом я зашел в избу. Неутомимый штабной труженик Владимир Иванович Четыркин лукаво улыбался, ожидая, что будет. А сильно захмелевший Харлампович сидел за столом и в песне жаловался: «Теперь моя хорошая забыла про меня».

— Товарищ Самсонов, в чем дело?! Что это за концерт в штабе полка?!

— А, комиссар, привет тебе от старого партизана. Ты, комиссар, молодец — это я точно говорю, — заплетающимся языком плел Харлампович. — Я тоже таким молодым был. Буйная ты головушка, комиссар.

— Ты никак пьян, Харлампович?! — прервал я излияния Самсонова.

— Да что там! Чарочку выпил, и только... По-твоему, значит, пьян? Нет, Харлампович пьяным не бывает.

И дальше все в том же духе. Меня взорвало:

— Как это — чарочку? Приказ знаешь? Какой же пример подаешь другим? Выходит, остальным выпивать нельзя, а Харламповичу можно? Сейчас же пойдешь под арест.

Харлампович пришел в негодование:

— Меня, старого коммуниста, в баню? Да я в партии состоял и Советскую власть устанавливал, когда тебя и на свете не было! Да за что же в баню?! Где Батя? Позорить меня перед партизанами?! Не выйдет, комиссар!

— Знаю, Харлампович, ты действительно старый коммунист и хороший партизан. Но в баню тебя все же посажу. Тем более что тебя знает весь полк, тобой гордятся. А Батя тут ни при чем. Приказ он тоже подписывал и нарушать его не позволит.

Я вызвал караул, Харламповича увели.

Ночью приехал Казубский. Ему уже кто-то сказал, что комиссар посадил под арест Харламповича. Как и все мы, Василий Васильевич любил и уважал этого справедливого и очень хорошего партизана.

Впервые видел я Казубского в таком гневе. Тогда же в первый и последний раз мы с ним немного повздорили. Он настаивал, чтобы я немедленно выпустил Харламповича.

— Если сейчас же не освободишь, то освобожу я сам, — резко сказал Василий Васильевич.

Я ответил, что освобождать арестованного сегодня не буду и, думаю, что Казубский этого тоже не сделает. Не станет же командир полка подрывать авторитет своего комиссара, а главное, авторитет собственного приказа. Сговорились на том, что я сам завтра выпущу на волю Самсонова. Так и сделали. Харлампович на меня долго дулся, потом прошло. Батя в душе, конечно, считал, что я прав, но уж больно жалко было ему Харламповича. Этот случай показал партизанам, что пощады не будет никому, и сослужил нам хорошую службу.

Встречались у партизан и другие слабости. Бывало, что отдельные бойцы и даже командиры значительно преувеличивали свои успехи, число жертв противника. С помощью Разговорова и Осташева мы обнаружили такого рода приписки. Произошел крупный разговор. Виновных строго наказали.

Впредь мы не верили на слово, а требовали неопровержимых доказательств. И разведданные составлялись с исключительной добросовестностью.

Твердая линия на укрепление дисциплины в полку, которую с особой настойчивостью мы начали проводить по совету Разговорова, оказалась единственно правильной накануне такого события, как нападение на Ельню. И командование и рядовые партизаны видели в Разговорове политического наставника и военного советчика. Имея особые полномочия, он подчинил себе группу, прибывшую с капитаном Осташевым, и держал непосредственную связь с командованием фронта через рацию Присухи.

Накануне штурма Разговоров в телеграмме в штаб фронта высказал соображение, что для оживления боевой деятельности полка имени Сергея Лазо было бы целесообразным отдать ему приказ на занятие Ельни. Командование поддержало это. Чтобы обеспечить полный успех предстоящей операции, командование фронта по рекомендации Разговорова одновременно приказало партизанскому полку имени 24-й годовщины РККА и полку народных мстителей Глинковского района[5] (одним батальоном) оказать нам поддержку.