За Ореховой горой

– Ты добьешься когда-нибудь, что у меня сердце остановится! Что это было?!

– Пуговка. Можешь себе забрать за моральный ущерб.

– Вот и заберу, чтоб тебе неповадно было! – Оля продолжала сердиться, но губы уже растягивались в улыбке. Она погрозила Юльке маленьким кулачком и снова села читать «Обрыв».

Юля покусала ручку и написала еще одну фразу Ракитину:

«P.S. Кстати, ты знаешь, мне до сих пор стыдно за один свой поступок в отношении тебя. Прости меня».

Она еще раз пробежала глазами письмо и запечатала его. Завтра надо бросить в ящик. Путь к университету лежал как раз через почтамт.

Ответ от Андрея Ракитина пришел быстро. Недели через две. Юля в тот вечер вернулась в общежитие поздно, после нескольких часов конспектирования первоисточников в библиотеке.

– Тебе письмо. Танцуй! – Женька потрясла конвертом с изображением Родины-матери у Юли перед носом.

– Какие танцы?! Я еле пришла. Давай сюда быстро! – Юля потянулась за письмом. Но Женька залезла на стул и подняла конверт чуть не до потолка.

– Господи! Вот вредина! – в сердцах произнесла Юля, – Тебе канкан или ламбаду?

– Ламбаду! – властно повелела Женька.

– Давай, пой про Жору, – Юля приготовилась к исполнению танца.

Женька бодро запела:

– Жора был слепой, ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-а.

Юля сделала круг по комнате. Оля с Мариной радостно похлопали.

– Издеватели! Я вам еще отомщу!

Конверт был довольно пухлым. Юля аккуратно разрезала его.

«Привет, одноклассница!

Не ожидал, если честно.

Спасибо, что написала.

Очень рад, что тебе понравились мои стихи. Я их вообще-то давно уже пишу. Просто показать было некому.

Некоторые стихи я на гитару переложил. Так что – песни.

Много чего потерялось при переезде, и пока я в армии был. Но я там тоже писал.

Никогда бы не подумал, что так зверски буду скучать по Раздолью…

Живу пока с бабушкой. Работать тут особо негде. Летом, наверное, в город подамся.

Не понимаю, за что ТЫ можешь извиняться передо МНОЙ. Но если тебе это важно – прощаю.

О моей жизни можешь узнать из моих стихов.

Кстати, ты ничего не написала о себе. Что у тебя интересного? Где ты живешь?

Пиши. Я буду рад.

Андрей Р.»

К письму прилагались три листа стихов и песен. Юлю они потрясли так же, как и в первый раз. Они совершенно не сочетались с привычным образом одноклассника.

Я писал тебя по лету

Жарким солнцем и росою,

Украшал твои портреты

Я листвою золотою.

Я вставлял в твои глаза

Сталь холодных родников.

Мне дыхание твое

Легче белых облаков.

Но когда настанет время,

Не увидим мы лазури.

И когда найдешь ты слово,

Что разит вернее пули,

Вот тогда приму все это.

И как прежде, руки в боки,

Я в пустой холодной церкви

Прокляну все эти строки .

Женька с любопытством смотрела на Юлю, погруженную в чтение.

– У тебя такой вид странный, – наконец сказала она, – Он там тебе не свадьбу ли сыграть предлагает?

– Я его недостойна, – устало ответила Юля и, немного помолчав, добавила: – Есть у нас в доме горячий чай?

Глава 2

Несколько дней Юля проходила в задумчивости. Она снова и снова перечитывала стихи Андрея: и вечером, укрывшись от любопытных взглядов на своей кровати за занавеской, и во время лекций. Ей не давал покоя даже не сам факт внезапно обнаруженного Ракитинского таланта, а то, что она за всю школьную жизнь не удосужилась внимательно посмотреть на него. Она была такая же, как Галина Еремеевна, эгоистично считавшая, что, кроме нее, литературу больше никто не понимает и не ценит. Вот школьная программа, которую все обязаны прочитать. Конспект принятого сто лет назад истолкования творчества Лермонтова, Фета, Чехова… Сочинение. Две оценки через дробь – за содержание и за грамотность. Итоговая оценка в аттестате. Так было правильно. И так, не особо задумываясь, делала Юля.

У Ракитина был принципиально иной подход. Он никогда не писал конспектов, которые размеренно начитывала Галина Еремеевна. Никогда не отвечал всерьез на ее вопросы. Она как-то спросила его совсем легкое, чтоб поставить хоть какую-нибудь положительную оценку: «Почему критик Добролюбов назвал Катерину Кабанову «лучом света в темном царстве»?» Ракитин с умным видом ответил: «Скорее всего, у нее был механический фонарик «Жук». В то время на батарейках еще не продавали. Ходила по темному саду и жужжала». С тех пор на литературе его больше не спрашивали. Хотя все произведения он читал. Не соглашался только делиться о них впечатлениями. Но особо тронувшие его моменты порой вырывались наружу. Юля помнила, как однажды в полутемной школьной раздевалке она второпях засунула руку в куртку, не достав из рукава шапку, и с трудом проталкивала ее. Ракитин, глядя на это, вполголоса проговорил:

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Через пару недель, на уроке, Юля узнала эти строки в послании Маяковского к Лиличке…

Тогда, в школе, Ракитина от Юльки заслонял Сергей Сергеич. За ним она вела постоянное тайное наблюдение, и его слова и взгляды волновали ее. Теперь он уже не вызывал у нее никакого интереса.

…Написать еще раз Ракитину? Он же сказал: «Я буду рад»…