— Я чудовище, — говорит он, не отводя глаз. — Мое место — в драке с темными, и нигде больше. Я вел в бой без колебаний, и ещё поведу, но вот за этих, которые умерли без приказа, только чтобы прикрыть меня от моих ошибок… Они на мне, я их должник, эта кровь меня жжет ещё хуже той, что мы пролили в Альквалондэ… Вместе с ней. Потому что Клятва второй и третий раз приводила только к крови, и значит, мы обезумели, когда принесли ее. Мы все.
Финрод крутит в руках пустой медный кубок.
— Тот, кто видит ошибку, сколько угодно страшную, не может быть чудовищем, — говорит он.
— А кто ее повторяет?! — Морьо почти кричит.
— Не повторяй больше, — говорит Финрод спокойно. — Попытайся. Поверь, забот будет достаточно и без того, чтобы превращать себя в оружие дальше.
— Ты о чем?
— Назовешь ли ты чудовищем Кано? — вступает Ангрод, вдруг понимая, о чем думает брат. — За все то, что он сделал и где ты оказался?
— Гауровы кишки, я двадцать лет мечтал набить ему морду! — огрызается Морьо. — Дубина упертая, безумец!
— Не увиливай, Морьо, — жестко говорит Финрод. — На нем кровь твоих братьев и множества верных поверх крови Альквалондэ. Ты назовешь Макалаурэ чудовищем или нет?
Морьо подбирается, словно перед дракой, и на нем читается, как углем по белой бумаге, что он скорее вцепится в глотку тому, кто так скажет.
— Нет! — бросает он, наконец.
— Тогда не называй сейчас и себя, — заключает Финрод.
И Морьо нечего возразить.
— Что вы там говорили о заботах? — нехотя спрашивает он после неловкого молчания.
— Дом Феанаро займет пустующие земли от Аглона до Врат за Химрингом. Самые ближние к Ангбанду. Тингол дал согласие ещё до того, как появились слухи о Гаванях — и не отозвал его до сих пор. Нужны по меньшей мере две опоры, две преграды — на самом Аглоне и у Врат на востоке. Майтимо и Макалаурэ помощь будет очень нужна.
— Вот только всем подданным и воинам Дома Феанаро запрещен вход на земли между Дориатом и Аглоном! На те самые, куда якобы они собираются переселяться!
— Это верно, но у Тингола давно не хватает сил защитить эти земли. И на ссору с Домом Феанаро — даже сейчас. Он держится за этот запрет последние годы только из гнева и из-за больших потерь Первого Дома. Но скажи, дориатцы знают о тебе?
— Знают, — отвечает Финрод вместо Морьо.
— …И выставили меня поскорее, — дополняет Морьо со странной усмешкой, и уже Финрод бросает на него недоуменный взгляд.
— Значит, твой секрет…
— Знают, и промолчат, если сумеют. Но, Инголдо — то ты призываешь меня не становиться оружием, то заговорил о войне!
— От войны нам никуда не уйти, — кивает Финрод, признавая нежелание Морьо говорить сейчас о Дориате. — Мы за ней шли сюда. Но жить только ею нельзя. И мне, прямо скажу, очень не нравится то, что делают с собой Нельо и Кано. Я даже не о Клятве говорю.
— Оружие, — понимает Морьо.
— Оружие, — кивает Ангрод.
— Твое возвращение… Это возможность остановить их превращение.
— Ты боишься, что безумие Кано не прошло бесследно?
— Нет, не столько этого, — Финрод кладет руку Морьо на плечо. — Я всерьез боюсь, что однажды живое оружие забудет различие между орками и эльдар, привыкнув разить любого врага. Что невыносимое горе породит желание убить в себе любые чувства, чтобы избежать боли. И живое оружие без чувств и надежды, с одной Клятвой внутри, однажды станет проклятием Белерианда не хуже Моргота.
Морьо вскидывает голову снова.
— Да я лучше сдохну, чем стану орудием Врага!
— Ты сам сказал — Клятва приводила тебя только к крови. Первый и единственный из всех вас — сказал это честно. Клятва дважды едва не отдала тебя в руки Моргота. Ты только что называл себя чудовищем.
— Для чего я ещё мог выжить, если не драться с Морготом до последнего?! — выкрикивает тот.
— До кого последнего, Морьо? — Ангрод и сам вздрагивает от этого тихого, жестокого вопроса.
— Ты играешь сейчас словами, Инголдо, — говорит Морьо после короткого молчания. — Хватит.
— Хватит, — легко уступает ему на этот раз Финрод. — Ты устал. Попробуй все же что-нибудь съесть.
— Я ещё твои слова не переварил, — бросает Морьо, но все же берет хлеб и мясо со стола.
— Переварил же ты поездку вместе с Артанис, — фыркает Ангрод с облегчением.
— Большую часть пути я вез Нариона, и Артанис мне сказала от силы два десятка слов за всю дорогу.
— Ругательных?
— Лучше бы ругательных. «Рада, что ты жив, глаза бы мои на тебя не смотрели», «вот твоя лошадь» и «советую молчать в дороге».
…С удивлением Морьо смотрит на свои пустые руки и берет второе угощение. Теперь он ест медленнее, и еда хотя бы не пропадает в два укуса.
— У тебя могут быть внезапные приступы голода какое-то время, — предупреждает Финрод. — Не нужно их одолевать, ешь, когда захочется. Потом они исчезнут. Я предупрежу поваров.
— И приступы сна ещё, — хмыкает тот.
— Главное, не забывай иногда есть во время спячки! — усмехается Ангрод. — Не то после исцеления сном так исхудаешь, целители будут с ложки кормить!