За перевал (СИ)

— Нандор, бегите, — велел Дагмор, перехватывая кирку. — Вдруг уйдете. Если нет, вставайте вот так и деритесь. А ты подвинься.

Он был прав, и несколько сутулых, легконогих нандор метнулись вглубь штрека. Ясный Ручей покачал головой и прижался к стене.

Вдвоем с Арлиндо они первыми увидели здешних гауров, и вздрогнули вместе. К ним мчались словно бы черные дыры среди рудничной темноты, сверкая белыми глазами.

И кирки на это они обрушили тоже вместе. И отступали назад шаг за шагом, отбиваясь от рычащих теней, пока тех не стало так много, что размахнуться Дагмору сделалось негде.

Когда клыкастая тяжесть навалилась, сжимаясь на рукояти кирки, на ноге, раздирая когтями бока, давя и лишая дыхания, он рвал и рвал у них свое оружие, бил ногами, дрался как крыса, пока были силы, все ждал клыки в грудь — напрасно, и воздух в груди кончился чуть раньше, чем он сам.

Потом их долго били сапогами, уже связанных.

Потом тащили на тележке для руды, покидав туда, словно дрова, их осталось шестеро, и ни Арлиндо, ни Келебрана, ни Аэлоса, зато сверху бросили одного из убежавших нандор, Птицу. Вокруг то хохотали, то рычали, время порой терялось, и кровь со лба склеивала веки, и он потом даже не мог вспомнить, куда и сколько их везли, прежде чем вытряхнули.

А вытряхнув, пинками заставили встать у стены.

Сперва Дагмору сквозь запах крови почудился запах мертвечины. Потом он увидел, как очень высокий некто, выглядящий как эльда, входит в зал лёгкой походкой, и на его прекрасном лице — удовольствие, словно он только что выиграл состязание или обыграл друга в веселую игру.

Потом он нахмурился, осматривая всех шестерых.

— Это что, все, кто остался? — спросил он недовольно на том же языке, что говорят орки, только выговор его был свободнее и чётче.

Здоровенный орк поперек себя шире кланяется ему низко и испуганно.

— Кто вожак этих?

— Вот трое голугов, — толстый палец ткнул поочередно в Дагмора, Тиндо и полумертвого Сурэлина. — Взяли живыми только этих, мой господин…

— Который из вас вожак? — с лёгким брезгливым интересом некто в облике эльда взял Тиндо тонкими пальцами за подбородок и чуть сжал. Потом сильнее. Донесся хруст и стон. Это майа, понял запоздало Дагмор, и противиться ему не будет силы и у здорового…

Это умайа, и он не сможет отличить правду от лжи.

— Вожак мертв, — через силу говорит Сурэлин.

— Он правду говорит? — спрашивает майа у Тиндо почти ласково.

— Да… — шепчет тот еле слышно, и снова доносится хруст. Красивые щеки и подбородок Тиндо смялись, как бумажные, неизвестно, зачем.

Синдар и нандо побледнели как известь, у них побежали слезы.

«Ты будешь молчать, Моррамэ Дагмор, ради нас», повторяет в его памяти Ясный Ручей.

Но красавец-майа лениво осмотрел последних бунтовщиков и потерял к ним интерес.

— Задача решена, — говорит он. — Сделайте, как в тот раз. Рудокопов пригоните десятка два, пусть смотрят. Не больше, недоумки!! А то могут в драку полезть.

Потом он задерживает на Дагморе задумчивый взгляд…

И к нему приходит усталое, отрешенное спокойствие. Ложь напрасна, худшее прямо сейчас произойдет, и придется его хотя бы встретить достойно. Сейчас его назовут, заберут, опознают.

Он держал аванирэ, словно дверь плечом, и молчал, его худшее размышляло перед ним, но почему-то больше в это мгновение он думал о Тиндо, у которого было мягкое тонкое лицо, почти как у девы, который любил вспоминать, как рисовал на пластинах камня тонкой кистью, и которому, пока пинали, орки раздробили пальцы сапогами.

Умайа скучающе и брезгливо отвернулся, и время вновь поползло вперёд. Медленно, скрипя, словно ворот в рудничном колодце.

Если кто-то из пленных опирался на стену, его били. Если падал, заставляли встать, либо били стоящих рядом. Вскоре они стояли, только поддерживая друг друга.

Привели в зал скованных одной цепью квенди, в большинстве нолдор, среди которых затесалось несколько испуганных, измученных синдар.

Потом…

Дагмору показалось сперва, что в зал выплеснулась волна боли, а следом выкатили короткое толстое бревно. Затем оно глухо застонало.

Он даже не смог его узнать, хотя помнил в лицо всех, с кем затевал дело. Глаз тоже не было, как рук и ног, только ямы на бледном, без кровинки, лице. И много, много окровавленных грязных тряпок.

— Это зачинщик бунта! — рявкнул командир орков на весь зал. — Поорал и признался сам! Кому ещё охота на его место!?

Дагмор дернулся вперёд, но Сурэлин ухитрился подставить ему ногу, и он просто рухнул на колени со стуком, не чувствуя боли.

«Молчи, — снова просит Ясный Ручей. — Или все будет зря».

Орк берет топор наизготовку. Подкатывает стонущего поближе к шестерым. И начинает рубить ещё живого эльда, как рубят дрова.

Тот снова тихо стонет от первого удара, а потом, надеялся Дагмор, впадает в беспамятство… Боль плещет морем. Орк старается, и брызги крови щедро достаются всем шестерым.

Слезы размывают кровяную корку на щеках Дагмора. Он молчит, заледенев. Несчастный нолдо, наконец, гаснет, море боли тихо уходит, а орк ещё рубит. Потом пинает голову им под ноги.

— И имени этого отродья не останется! — рявкает он. — В пыль уйдет!