За перевал (СИ)

Дагмор узнал голову вблизи, по шраму на носу, очертаниям скул и грязным косичкам за ушами. Это Лирэндил, сотник Куруфинвэ. До Исхода был музыкантом, любил колокола и гонги. Сам ковал. И носил золотые колокольцы в косах.

Вот почему умайа не настаивал и не длил допрос… Думал, что получил свое.

Умайа тем временем развернулся и ушел. Ему было скучно.

Прибежали гауры, гладкие, темные, и все, оставшееся от Лирэндила, быстро исчезло, только скалились зубы и мелькали красные языки. Рудокопы плакали, не скрываясь. Орки ржали и веселились.

Потом Птицу привязали к раме из тяжёлых бревен, и орк взялся за тяжелый кнут. Но Дагмор словно оглох и отупел. Он не почувствовал боли Птицы, не мог уже сопереживать или злиться, он не мог ничего, кроме как стоять на коленях, прокусывая губу. Не в силах даже подняться. Только слушал, как временами шипит странный кнут в руках орка, окунаясь в воду или впиваясь в тело.

Птица начал кричать быстро.

На мгновение Дагмор пришел в себя и дернулся к нему, но только упал, а потом его вздернули на ноги охранники. Он искал хоть какую зацепку, чтобы освободиться, и пробовал раз за разом веревки на прочность. И ещё, и ещё…

Чувств по-прежнему нет. Но руки и ноги пока вроде целы, хоть и болят.

Потом он поймал на себе горящий взгляд со стороны скованных рудокопов и, скосив глаза, увидел среди них ещё юного и крепкого нолдо. Чтобы его вспомнить, пришлось сделать усилие.

Нарион. Из его же верных. Совсем юнец. Узнал.

Пробежала вялая мысль, что юнец сочтет его трусом, и исчезла, потому что это пустяк. Он снова думал лишь о проклятых верёвках.

…Тело Птицы бросили в угол, привязали на его место синда Пёструю Тень. Тот молчал долго, действительно долго, он высок и крепок. А кнут действительно шипел, вгрызаясь в тело.

Дагмор понял, что их, нолдо, оставили напоследок, когда крик Пёстрой Тени резко оборвался, и следующим орки взяли синда Шатуна. Этот жил ещё немало и просил пощады. У Дагмора подкашивались ноги, бежал пот по спине и перехватывало горло, но он стоял, дышал и напрягал руки за спиной раз за разом. Шатун мог получить жизнь, он догадывался, что Дагмор не из простых нолдор, он рыдал и умолял… И тоже ничего не сказал.

Палач сменился, он устал. Пришел новый, у него странно гладкое для орка белое лицо, он даже не очень уродлив, но взгляд, как у одурманенного.

Дагмор перестал понимать время. Ему казалось, что прошло несколько дней. Губы пересохли, кровяная корка на лице потрескалась и осыпалась. Среди рудокопов тоже временами раздавались удары кнута, когда кто-то падал без чувств.

Тиндо не кричал, когда пришла его очередь, он только глухо стонал, когда кнут с шипением вырывал клочья кожи из его тела.

…Дагмор вывернулся из ослабших веревок и кинулся на орков, когда Тиндо был ещё живым. Выхватил нож у охранника из-за пояса, неуклюже пырнул его, бросился на палача.

Его сшибли на пол встречным ударом кнута, отвязали недобитого Тиндо…

С ним не сразу смогли справиться. Палача Дагмор всё же порезал, но неудачно.

Чтобы привязать к раме, на нем повисли трое, а он кусался, и потом надолго во рту остался мерзкий вкус.

Потом он орал и ругался, потому что от крика становилось немного легче.

Тогда кнут во что-то окунули, чтобы удары жглись сильнее, стали делать перерывы между ними, и тут он просто кричал уже от боли, заполнившей все тело, внезапно вгрызающейся в кости. Потом… однажды он потерялся, перед ним был то каменный пол, то цветные пятна, то серая хмарь. Хмарь смеялась.

— Живучая тварь, — сказали над головой. — Давай в отвал этих вместе с мертвяками. Пусть там сдохнут. Я устал.

— Господин накажет.

— Дубина, господин не узнает.

Мир колыхался серыми волнами, спина горела огнем, и он не мог понять, это снова кнут в нее вгрызается или нет. Мелькали лица тэлери, среди них виднелись его верные в ожогах, одни звали к себе, другие гнали прочь.

Один раз он даже увидел брата издалека.

«Держись, — сказал тот устало. — Я выдержал, и ты выдержишь».

А за ним пришел Тиндо, его смятое лицо и горящие глаза оказались вдруг совсем близко.

— Ты умер или нет? — спросил Дагмор пересохшим ртом. Пыльные губы треснули, кровь смочила сухой язык.

Тиндо не исчезал. Протянул левую руку и сжал ладонь Дагмора с нежданной силой. Стало легче. От прикосновения, решил он…

В глазах прояснялось, стали видны серые стены и груды обломков, на которые их бросили. Разило мертвечиной. Дагмор приподнял голову, удивился притоку сил. Понял, что происходит, когда очень резко, вспышками заболела спина, на которой словно смыкались рассеченные кожа и мясо, закрывая оголённые ребра. Он закричал и попытался оттолкнуть глупца.

Тиндо держал его руку, как клещами, не позволяя вырвать, и отдавал все жизненные силы, что ещё оставались.

— Живи, — прошипел он на выдохе. — Живи…

И замолчал, уронив голову.

— Дурак… — только и смог сказать Дагмор пустому телу. Снова побежали слезы, тратя влагу.