За пять минут до января

Начальник колонии строгого режима Рыков был прав в своих опасениях — приезд иностранных правозащитников нарушил обычный уклад учреждения и внес в распорядок дня осужденных изрядную сумятицу. Поскольку больше всего начальство колонии боялось, что правозащитники найдут какие-то нарушения в их работе (а самым главным таким нарушением западные правозащитники считали ущемление прав заключенных), решено было предоставить зэкам некоторые послабления. В частности, разрешить им относительную свободу перемещений в пределах колонии («Пусть иностранцы видят, что у нас тут все гуманно!»). Также руководство решило показать, что в колонии работает много кружков «по интересам» и заключенные ведут насыщенную духовную жизнь.

В связи с чем срочно организовывались эти самые кружки: кого из заключенных отрядили в изостудию, кого в кружок умелые руки, а Философ Аркадий Хныкин отправился в местную библиотеку, где он должен был картинно сидеть с увесистым томом Толстого в руках под плакатом «Знание — сила!». Надо сказать, что для Философа библиотека была родным домом (в отличие от остальных заключенных, которые в рабочие дни шили кальсоны, Философ, ввиду исключительной начитанности, высшего образования и безобидной статьи, работал библиотекарем — выдавал книги, заполнял формуляры, поддерживал в библиотеке порядок). Саня Бешеный добровольно тоже прикрепился к библиотеке, якобы для помощи Философу.

С утра в колонии царила необычайная суета. Наблюдая за ней, Саня неодобрительно заметил: «Ишь, как забегали! Показушники!» Зэки, впрочем, были довольны происходящим — это же бесплатный цирк: весь вечер на арене дрессированный Рыков!

В приезде «западных фраеров» был еще один очевидный плюс — по случаю их приезда меню заключенных приятно разнообразили. Увидев в столовой мандарины, Философ вытаращился на них, как на диковинное чудо, и мечтательно вздохнул: «Еще бы торт «Наполеон», и вообще был бы настоящий праздник!»

Мандаринами пыль в глаза пускали не зря — во время обеда в столовой появились правозащитники.

— А кто у них пахан? — спросил Саня, разглядывая инспектирующих столовую иностранцев.

— Вон тот! Финн в красной шапке! — шепнул Философ. — Говорят, Рыков специально по такому случаю припас два ящика водки «Лапландия». Видать, бухать будут.

Саня задумчиво смотрел на кряжистого высоченного финна. Теперь самым важным было подать ему какой-нибудь знак. Вот если бы представился случай… И случай представился!

Когда финн с задумчивым видом направился в подсобное помещение, где мыли посуду, Саня Бешеный, схватив тарелку с недоеденным борщом, бросился за ним. Краем глаза Саня увидел, что в этом же направлении уже идут надзиратели, которые уловили его движения. Однако ему все же удалось улучить пару минут, чтобы обратиться к главному правозащитнику:

— Мистер, сеньор, как тебя там! — крикнул Саня, выразительно двигая бровями.

Финн подался к Сане, всем видом выказывая внимание.

Саня заговорщически шепнул:

— Такие дела, в натуре… есть политические, их тут сильно прессуют.

Видно было, что из всего Саниного сообщения финн уловил одно-единственное слово. Зато оно его сильно взволновало.

— По-ли-ти-чес-кие? — по слогам произнес оживившийся финн.

— Ну, — моргнул Саня.

— Кто? — спросил финн и даже оглянулся на жующих зэков, желая увидеть «политических» и поговорить с ними.

— Я! — Саня ударил себя в грудь. — Слышь, вечером заворачивай в библиотеку, я тебе все расскажу! И про Сталина, и про Путина! Как здеся людей жестоко пытают!

Финн что-то залопотал на своем языке и кивнул — дескать, сигнал принял. Увидев, что к ним подходят недовольные надзиратели, Саня выпалил, чтобы финн все-таки приходил в библиотеку и что тот «сукой будет, если не придет».

Но финн не подвел — вечером, когда в колонии большинство заключенных и начальство во главе с Рыковым смотрели стихийно организованный концерт местной самодеятельности, ему удалось как-то уклониться от прослушивания стихов в исполнении местных чтецов и песни «С чего начинается Родина», исполняемой сводным хором, и прийти в библиотеку. С собой он притащил обеспокоенного судьбами «политических» датчанина, который знал русский язык. В этот час в библиотеке были только разбиравшие пачки новых книг Саня с Философом.

Финн с датчанином, падкие до сенсаций, обратили на заключенных пытливые взгляды:

— Ну как вам живется, товарищи?

— Хреново! — честно сказал Саня. — Айдате, зайдем за ту полочку, я вам все как есть расскажу.

Доверчивые, как дети, иностранцы пошли за коварным Саней к полке, где стояли тома русской классики.

Первым удар принял хлипкий датчанин. Саня легко вырубил его томом Тургенева. Не выдержав такого соприкосновения с русской классикой, датчанин охнул и сполз по стене. Чтобы вырубить здоровяка финна, Тургенева было недостаточно, тут понадобилась мощь Толстого, и Саня, не растерявшись, мгновенно огрел финна кирпичом бородатого классика, воскликнув:

— Вот тебе загадочная русская душа!