– Не только. Любой Хранитель должен жертвовать собой во имя города. Мы клянемся в этом. Хотя и клятва-то не обязательна. Та магия, что связывает нас, она не оставляет нам выбора. Единственное, что хочешь – это любой ценой спасти город – твой смысл жизни, – Айзек поднял глаза от заколки и внимательно посмотрел на молодого парня рядом с собой, – Ты же и сам почувствовал это.
Щелкунчик почувствовал. Еще как почувствовал. Ноги подкашивались, руки дрожали, в горле пересохло. Но единственное, что он хотел – это помочь Айзеку.
– Получается, я стал магом? – Щелкунчик как будто не верил в происходящее.
–– Ты всегда был им. Магия спала в тебе. Этой ночью ее пробудила близость ключа. А бой с кразарцами не оставил твоей силе выбора.
– Ну я же не давал никаких клятв? – с надеждой и сомнением спросил он.
– А хотел бы? Быть Хранителем? – Айзек смотрел ему прямо в глаза.
Щелкунчик внимательно слушал этого странного мужчину. Ему предлагают обменять жизнь ярмарочного воришки на должность Хранителя города. И спрашивают, хочет ли он. “Что за люди?” – подумал он, а вслух сказал:
– Да, если Городу все еще нужны мои знания.
– Я буду учить тебя, – усмехнувшись, проговорил Айзек.
– Давайте попробуем сначала вернуться в город, – Щелкунчик внимательно осматривал Хранителя, – Вы как? В состоянии сесть в седло?
– Я-то да! А ты? – парировал тот, – Пожалуй, первый урок, который я тебе дам, будет урок верховой езды!
О кразарцах уже можно было не думать – на сегодня опасность миновала. Хранитель и его новый ученик, не спеша, почти шагом, приближались к городу. Главные ворота были открыты. По дорогам сновали люди. Дети играли перед домами, старики сидели на лавочках. Город жил.
Айзека и Щелкунчика ждали на главной площади довольные Бафл с Вайнбергом. Часы шли. Время близилось к двум часам пополудни. Мужчины спешились и остановились на разноцветной мостовой, задрав головы вверх. Тяжелые резные стрелки медленно двигались по циферблату. Длинная стрелка поравнялась с цифрой двенадцать, и часы громко и мелодично отбили два удара. Четверо хранителей обнялись и, постояв недолго, направились к дому Айзека. У них впереди было много дел. И много времени.
Леськино лето
Леська бежит вокруг дома. Круг, еще один. Мир вокруг не существует: есть только Леська и ее друг. Нет, не друг. Леська убегает от Динозавра!
– Эге-гей! Быстрее, не отставай! Еще! – никто не знает, что «еще», да и не важно. Главное – «еще» и «не отставай».
Солнце припекает, вокруг пахнет травой, землей и немного яблоками. Леська бежит мимо крыльца. Пенек. Сучки на нем стоят ровно, как ступеньки лестницы. Динозавра больше нет. Леська обнимает остатки старой ели. Пенек – маме по грудь. Пенек – полторы Леськи в высоту. Высоко-о-о-о! Аж дух захватывает. Леська взбирается по сучкам на самый верх, обнимая пенек коленками, упираясь в развилку ствола спиной, высунув язык от усердия:
– На аборда-а-аж!
Леська не знает, что такое «абордаж», но это слово здорово кричать, когда залез на пенек в полторы себя. Дикий восторг!
Леськин друг прыгает внизу. Он не хочет отставать от Леськи, но и лезть на пенек не хочет. Ему страшно. Леська смеется. Хохот переходит в крик, потом в плач.
– Спускайся, Леська! – не может. Сильные руки подхватывают ее, и Леська, хохоча, летит вниз. Папа ставит ее на дорожку.
Плач забыт. В руках – палки. Это то ли лошади, то ли копья, то ли и то и другое сразу.
– Догоняй! Нет, убегай! Лови! Глупый, совсем не понимаешь!
Леська злится. Друг не понимает игры. Глупый. Маленький и глупый. То ли дело Леська. Леська уже взрослая, ей почти пять.
Есть хочется. В кухне мама. Леська подлетает к стеклянной двери и прижимается к ней лбом. Из кухни пахнет жареной морковкой, хлебом и сытостью. Моет руки. Леська всегда моет руки перед едой. Брызгается и смеется:
–– Мама, я молодец?
–– Конечно, молодец.
После обеда не хочется бегать. Друг ушел. Мама зашторила окна в спальне. Леська лежит на своей кровати и в щель между стеной и занавеской рассматривает качели. Ветер слегка качает их, и Леська придумывает, что это эльфы и феечки выходят в сад, когда все дети ушли по домам. Леське хочется подсмотреть за феями, но оторваться от подушки сил нет. Думая о том, что в следующий раз обязательно, обязательно посмотрит, Леська закрывает глаза. Ветер шелестит листьями, шмель жужжит в яблоневом цвете, воробьи негромко чирикают под окнами. Леська спит.
Мир неведомый
Девочка увлеченно рисовала. Золотистые кучеряшки рассыпались по лицу и лезли в глаза. Она поправляла их той же рукой, что держала кисточку, отчего они окрашивались то в розовый, то в изумрудный.
Кисточка уверенно прокладывала дорогу между несуразной скалистой горой и фиолетовым лесом. Впрочем, край горы тоже можно было считать лесом. Только деревья там были общипанные. Будто девочке не хватило красок на кисти, а набирать еще ей было лень.