За полем дол, на доле дом...

Весело, да? Вот и я говорю, дом-то с сюрпризом. Впрочем, это всё дальние предки. От них что, кости в земле, да память в сердцах (хотя, в принципе, это тоже немало). Да вот еще потомки. Как этот, Т., которому дом вот только что, вот именно в этот момент завещали. Он, конечно, еще не знает об этом. И о тетради этой не знает, и уж тем более о духе-хранителе. Но это я его так называю, за неимением другого слова. На самом деле он и не дух вроде, ибо словами говорит, ходит в двери и даже жрёт, причем за троих, правда, совсем не то, что истинно возбуждало бы его аппетит. Может быть, это одна из воплощенных тайн древности, - дочеловеческой, той поры, когда все было не так, как сейчас, а прямо противоположно. Когда то, что ходило по земле, не должно было по ней ходить. Что, тяжело для понимания? Мне тоже. Лично в моей голове такое просто не укладывается. Ну да дух, не дух, мне все одно, я - пешка, с меня и спрос не по совести. Так вот, Т. этот есть не кто иной, как потомок того самого Т., что жил в доме при проклятом художнике, ну, при том, что плагиатом занимался. И Т. этот, то есть не этот, а тот, который предок, после ухода художника некоторое время жил в доме ОДИН. Что, торкнуло? Хе-хе. Вот и я тоже. Так вот, именно - один. И видел он такие вещи, от которых впоследствии поседел, потом свихнулся, а после и вовсе богу душу отдал. Писать-то он, конечно, не умел, но говорил зато с рассвета до заката. Впрочем, негромко говорил и ненадоедливо. И дело свое знал; ибо вести разговор, - это все, на что он был способен, так уж сотворен был. И представьте себе этого Т. одного в доме, без собеседника, без единой живой души. Хотя.., тут я могу ошибаться, и даже наверняка ошибаюсь, ибо кроме души этого Т. в наличии вполне могла быть еще одна живая душа. Хм. Да-да, именно, Т. стал говорить с домом. И дом ему... правильно! Дом стал ему отвечать. А что умел делать Т., кроме того, что говорил? Он все всегда мотал на ус. И что же он там намотал из этих разговоров? Эх, меня там не было! Знаю кое-что, да это все крохи, не дело. В-общем, рассказал ему дом ни много, ни мало - об истории мира, ну и вкупе о возникновении и развитии этого рода существ, к которым Т. принадлежал. А потом взял да и предложил Т. стать человеком. Подняться, так сказать, на одну ступеньку. Вот так с ходу в лоб ошарашил бедного парня. Именно тогда Т. и свихнулся. Поседел-то он еще ранее, когда дом с ним говорить начал. Короче, свихнулся Т. без возврата, окончательно. Это так говорят. А я думаю, что может быть он и не свихнулся, а стал... это... ну... Кто знает, что они там с домом нахимичили, - два сапога пара. Вот он и... это... того... Но предполагать можно всякое, а я говорю лишь то, что твердо знаю, поэтому не моего ума дело - предполагать! Говорят, что свихнулся, значит свихнулся! И баста - об этом! В-общем, такое дело: появился в округе после смерти того самого Т. некий молодой человек. И тоже Т. назвался. Его типа спрашивают: "А откуда ты?" Он плечами пожимает и улыбается. "А ты хоть нормальный?" - спрашивают. "Хошь - проверь!" - отвечал он самым смелым и глазами эдак блистал, не поймешь - то ли весело, то ли грозно. Но скорее и так, и так, кто на что нарвётся. Нарывались больше на второе, народ-то у нас в округе бесшабашный, крутой даже слегка. Но однажды кто-то по-доброму так спросил его (в кандачке-то дело было, это у нас вроде как кабак местный так прозывается): "А Т. вон из того дома не знавал ненароком? Он вроде был одноимец тебе?" Вот тогда паря озадачил народ. Повесил голову на грудь, погрустнел, помолчал так немало. А потом и говорит вдруг вроде никому, а так, в пространство: "Эх, батька-батька! Не радоваться б мне по тебе! Земля тебя съела, и слова ты мне не сказал попутного, ни оберега мне не сложил походного! А я тебя не знаю, да люблю. И по тебе земля велит мне кланяться всякому встречному, да не встревать в околичности, и миновать греха, а пуще всякого - жить в радости. Но болит по тебе сердце мое человеческое, кое от тебя получил, а ты - от хозяина". И помолчал так опять же неслабо. Хорошо так помолчал, сумрачно. Собеседник же его одубел слегка. А потом Т. снова улыбнулся верной своей улыбочкой, что впору тучи разгонять да мужиков пугать.

Так мне рассказали. Высосать из сей росказни можно немало, к примеру, - что Т., ну тот, первый, который один после художника в доме остался, смог человеком стать. И мало того - потомка себе состряпать, этого самого парня. Но вообще-то я говорю лишь то, что твердо знаю. А знаю я то, что мне рассказали. Короче, судить вам.