Рисуя гербы вчера еще безродным рядовым гренадерам из Преображенского полка, которым посчастливилось за одну лишь ночь получить и потомственное дворянство, и офицерство, и деньги, и поместья, переполнялся Данилов горестью и досадой: почему это столь несправедлива к нему судьба, когда за долгие годы верной службы никак не может он дослужиться до прапорщика, а вчерашний прапорщик из роты дворцовых гренадер давно уже полковник, другие же офицеры враз стали генералами?
И, надписывая под разными цветом и рисунками гербами лейб–кампанцев один и тот же девиз: «За верность и ревность», вспоминал Данилов не только их сорную траву и дичков на ниве российского дворянства, — но и чванливых аристократов, кои даже и таких–то заслуг, как лейб–кампанцы, не имели.
И приходили ему на ум стихи аглицкого поэта Александра Попа, вычитанные им в поэме его «Опыт о человеке», которую первым сам он и перевел на русский язык.
(Говарды являли собою знаменитый английский графский род, чье благородное происхождение не вызывало никаких сомнений.)
Следующий чин, сержанта, получил он за изобретение «зеленого огня», который впервые возжег в фейерверке в Оперном доме, когда зеленым пламенем вспыхнул вдруг вензель государыни: «Е».
А затем изготовление фейерверков стало главною его заботой и единственным средством служебного успеха. Императрица души не чаяла в огненных потехах, и когда родился у нее внук — Павел Петрович, то и велела приготовить тот самый невиданный фейерверк, после сожжения коего и встретились с Даниловым отец и сын Голенищевы — Кутузовы.
А однажды Ларион Матвеевич рассказал Мише, что недавно Данилов женился. Его избранницей оказалась молодая богатая вдова, оставшаяся по смерти мужа с двумя детьми. К несчастью, она доводилась дальней родственницей Мавре Егоровне Шуваловой, и та сочла женитьбу Данилова браком по расчету и несомненным мезальянсом.
У Данилова начались служебные неприятности.
— Говорят, — заметил Ларион Матвеевич, — что его отошлют из Петербурга в какой–нибудь дальний гарнизон.
— А что ж гаубица? — спросил Миша. — Верно ли, что Данилов придумал «единорог»?
— Я знаю наверное, — ответил батюшка, — что «единорог» придумал он сам с начальником своим Мартыновым.
Объяснение 5,
В первом томе «Артиллерийских записок» француза Сен — Реми увидел Данилов: на чертеже четыре мортирки сплошь напечатаны. Каморы у всех них были конусом, а запор сделан на всех один.
Показал Михаил Васильевич чудную сию батарейку — о четырех стволах при одном запоре — начальнику своему обер–фейерверкеру Мартынову.
Сделали они чертеж, рассчитали модель на трехфунтовое ядро, затем отлили.
Много раз при испытаниях мортирку разрывало на части, лафет же дробило в куски. Наконец решили отливать не четыре, а только два ствола с одним запором. Эта затея удалась. Решили назвать новое орудие «близнята». Однако ж в армии «близнята» не прижились, но идею сделать орудие с каморой конусом Данилов не оставил и, наконец, отлил не мортиру уже, а гаубицу — «одиночку» такого же трехфунтового калибра, способную стрелять и картечью, и гранатой, и ядром.
Петру Ивановичу Шувалову «одиночка» приглянулась, и он приказал вылить их еще несколько штук разных калибров, способных бросать снаряды от шестифунтовой гранаты до пятипудовой бомбы.
Увенчал граф «одиночки» своею графской короной, а под короной поместил собственный герб, в коем был изображен свирепый зверь — «инрог», с единым на носу рогом, — и потому стали прозываться те гаубицы «единорогами», а вслед за тем из–за изображенного на стволе герба все стали думать, что гаубицу эту придумал не Данилов, а сам Шувалов.
…Так и вошли в историю русской артиллерии «шуваловские единороги», созданные на самом деле скромным поручиком Даниловым. И просуществовали целых сто лет, до появления нарезных орудий, принимая участие еще в обороне Севастополя в 1854–1855 годах.